Когда все закончилось, Инга, заливаясь слезами, сползла на пол. Плакала она не столько по утраченной невинности, сколько потому, что это произошло так неожиданно и так… некрасиво. В ее мечтах первый секс выглядел совсем иначе: зажженные свечи, лепестки роз, долгие ласки. А тут – раз-два и готово! Ничего, кроме боли и унижения, она и не почувствовала.
– Да ладно, не реви, – сказал Санёк. – Сама хотела.
– Козел ты! Ничего такого я не хотела! Я вообще первый раз, чтоб ты знал!
– Так ты целка, что ли?! А я чё-то не врубился… Знал бы, не связывался, блин!
Тут в дверях появилась Лариска, которая сразу все поняла и зашипела на парня, прикрыв дверь:
– Ты что сделал, придурок?! Сесть хочешь? Ей еще и пятнадцати нет!
– Да ладно врать! Пятнадцати ей нет! Или что?! Правда?
– Пра-авда, – шмыгая носом, проныла Инга. – Мне только через месяц пятнадцать…
– Твою ж мать…
И Санёк выскочил из комнаты, потом из квартиры, а потом и из жизни Инги навсегда. Нет, еще один раз они увиделись: Санёк подстерег Ингу в переулке и затащил в подворотню:
– Слушай сюда. Если ты, коза, кому-нибудь скажешь, что это я, тебе мало не покажется! По кругу пущу! Все будут знать, что ты шлюха, все! И дома, и в школе. Так что сиди и не рыпайся. Поняла?
Инга могла только кивнуть. Она надеялась, что обойдется, ведь Лариска, утешая ее, так убеждала, что с первого раза никто не залетает:
– И потом, вы с ним как – стоя же? Ну вот! Стоя точно не залетишь! И ты вымылась сразу.
И Инга верила. Верила до тех пор, пока даже таким дурёхам, как они с Лариской, не стало очевидно, что Инга беременна. Еще пару месяцев Инга промучилась, не зная, что делать. Надо было сказать родителям, но как? И когда она решилась поведать о своем падении, делать аборт было категорически поздно, а то родители, без сомнения, настояли бы. Сама Инга плохо представляла, что ее ждет: будущий ребенок представлялся ей чем-то вроде живой куклы. Скандал вышел чудовищный, отец даже отвесил Инге пощечину – рухнули все планы, которые родители строили на ее счет: приличный институт, хорошая партия для замужества. Инга выслушала претензии родителей, опустив голову: знала, что провинилась. Сама ж потащилась с этим Саньком, никто пинками не гнал! Родителям наврала, что виноват ее одноклассник, родители которого уехали на два года работать на Кубу и увезли сына с собой. Так оно и было на самом деле. Почти.
– Почему же вы, идиоты, не предохранялись?! – кричал отец. – Раз уж так приспичило?
– Мы думали с первого раза ничего не буде-ет… – рыдала Инга.
– Думали они… Каким местом, интересно?
Вениамин Максимилианович еще долго бушевал, но он, в отличие от жены, хотя бы понимал ситуацию, поскольку сам потерял невинность лет в четырнадцать, правда, с девушкой постарше. Этель же слушала дочь в полном недоумении: не похоже, чтобы девочку принуждали силой – тогда почему? Она даже спросила у мужа:
– Вениамин, я не понимаю – Ингу же не изнасиловали, правда? Она сама пошла на это?
– Конечно, сама. Вертихвостка чертова! Горит там у нее, понимаешь ли! А ты что, не могла ее подготовить?
– Я думала, еще рано…
– Какой там – рано! Сама видишь, поздно.
Этель Леонардовна никак не могла постигнуть поведения дочери: у нее нигде никогда не «горело», наоборот, она старалась всячески избегать супружеских объятий. Впрочем, супруг не сильно и настаивал. Этель стала невольно приглядываться к Инге, силясь понять, что же девочка чувствовала, когда решилась на такие отношения с мальчиком. Но девочка пребывала в крайней печали, кляня собственную глупость. Она решила, что больше ни один мужчина не притронется к ней против ее желания.
Инга даже не представляла, на что пришлось пойти родителям, чтобы замять этот позор: сколько взяток было роздано, сколько вранья произнесено! Призналась она в середине марта и смогла проучиться еще месяц: живот был совсем не заметен. Потом мать договорилась со школой, чтобы Инга досрочно сдала все контрольные и получила итоговые оценки на полтора месяца раньше остальных, объясняя это тем, что им с дочерью придется срочно поехать в Верхнюю Пышму – бабушка совсем плоха. Бабушка на самом деле была вполне хороша и приняла провинившуюся внучку гораздо мягче, чем ее родители. Инга доходила свой срок и в середине июля родила здоровенького мальчика, которого записали сыном Этель и Вениамина Нортов. К сентябрю Инга с мамой и маленьким Эвальдом вернулись в Москву, и Инга как ни в чем ни бывало пошла в девятый класс. А через год заявила, что не хочет больше учиться в школе, а будет поступать в Училище циркового и эстрадного искусства. Последовал скандал, который, пожалуй, превзошел предыдущий.
– И кем же ты собираешься быть? – кричал разъяренный отец. – Клоуном?! Дрессировщицей тигров?
– Я поступаю на эстрадное отделение, причем тут тигры? – возражала Инга.
– И что ты будешь делать?
– Танцевать!
– Где? В Большой театр тебя точно не возьмут!
– А есть Театр эстрады! И оперетта!