Я не нашёлся, как и чем оспорить суждения Шарова. Он был опытнее и умнее меня в этих вопросах. Только что-то шелохнулось в сердце, и я напомнил себе об уколе, которым спасал (точнее — калечил) своего сына, чтоб укрыть от армии. Грех несмываемый, дурной. Но ведь никто не мог дать гарантию, что в армии с ним не случится чего-то такого... Тогда и укол Льва Дмитрича покажется благом.
В прихожей брякнул колокольчик: кто-то пришёл. Я подозревал, кто это может быть. Интуиция — вовсе не мелочь! Я не ошибся. Пришла Ирина, соседская вдова. И конечно, тоже с бутылкой, и тоже с дорогим виски, как ещё совсем недавно приходил сам Соловьёв.
Ирина была уже немного пьяна. Бутылка была неполной.
— Зашла вот, Валентин... Не прогонишь?
Она села на тот же стул в кухне, что и её покойный супруг. Она и курила, и пила так же, как Соловьёв. Всё же три года, которые они прожили вместе, наложили отпечаток. Она говорила, но я слушал вполуха, это был какой-то оправдательный трёп: как она настрадалась, зная, что в любую ночь, в любой час могут нагрянуть менты и забрать мужа «из тёплой постельки, с шёлковых простынок...» — она так и выразилась! — «на железную койку». Я смотрел на неё исключительно сейчас как на женщину. Как самец на самку, которая свободна, полупьяна и в общем-то вряд ли откажет, если захотеть с ней оказаться на одной постельке... Смазливая, с мелкими чертами лица, небольшими, но пухлыми губками, всегда ярко накрашенными, глаза выразительные, серые, большие; голос соблазнительный, тихий и вкрадчивый, по фигуре ни толста ни тонка — самое то для любовных утех. Сидела она нога на ногу, не в брюках — в юбке, в чулках, и на её колени я часто косил взгляд.
— ...Не знаю, Валя, какого ты рода-племени, а я не скрываю, что вышла из грязи. Барак, отец-работяга, пил, конечно, мать и меня из дому гонял... Мне такой судьбы не хотелось — вот я и оказалась замужем за стариком Соловьёвым. Он меня особо не доставал, так что жила и жила на свой лад. Но я всегда знала, что как по канату иду... Подует посильнее и — на хрен вниз! — Она передохнула, выпила. Я тоже пригубил из рюмки вместе с ней. — Ну вот, всю мою судьбу ты и знаешь. Да и знать-то нечего. А все денежки и недвижимость этот жлоб на дочку записал. Он только дочку и любил. Я ему была нужна так, для картинки, для солидности. Молодая, симпатичная... — Тут Ирина посмотрела на меня и кокетливо, и с некоторым вызовом. — А тебе я нравлюсь, Валя?
— Нравишься, — усмехнулся. Душой в общем-то я не покривил. Она была привлекательна, молода, чувствовалось, что в ней есть огонь, темперамент.
— Может, Валечка, поваляемся немного? — спросила-предложила она, положив свою пухленькую аккуратную ручку с перламутровыми длинными ногтями мне на колено.
— В другой раз, Ирочка, — отказал я мягко и снял со своего колена руку вдовы.
Она встала, не скрывая обиды, колюче сказала:
— Второго раза не будет... Прощай, сосед!
— Будь здорова.
— Это я заберу, — она взяла бутылку виски — там оставалось ещё граммов сто — и пошла...
Попутного ветра, подумал я, хотя как мужчина я уже ругал себя, казнил даже: что ж ты, лапоть, отказать такой фифе, такой сдобной булочке! А мораль? Да какая тут мораль? Её тут нет, она тут не нужна, её тут и быть не должно! Стоп! Хватит об этом!
Последний телефонный разговор с сыном у меня был о злосчастных таблетках.
— Пап, пап! Мама сказала, что ты забрал пакет! — кричал Толик в трубку. В голосе сквозило не столько возмущение, сколько страх.
— О таблетках забудь. И вообще никому никогда — ни слова!
— Но ведь с меня они спросят... — Голос сына дрогнул.
— Тем, кто с тебя спросит, я отвечу сам. Скажи, что отраву забрал я. И дай им номер моего телефона.
Теперь пакетик с таблетками лежал передо мной. И всё же, что это за дрянь? Я достал одну таблетку, внимательно рассмотрел на свету: ничего особенного, таблетка и таблетка, беленькая, обычных размеров. А как её принимать? Рассасывать, что ли? Нет, это вряд ли. Наверное, сразу глотать. Я забросил таблетку в рот, проглотил и тут же запил водой. Надо же попробовать, что это за чёртов препарат!