Мужская жизнь

После того, как подбросил Алика Лобастова до его работы — ему нужно было показать «нос на службе», — надо же! талантливый учёный делает вид, что работает! — я долго сидел в машине. Алик не спросил меня: для чего нужна информация о таблетках; он, вероятно, и так понял, откуда дует ветер...

На душе было неспокойно. Я пытался понять, что заставило моего сына и таких же, как он, класть эту гадость в рот, ведь не настолько они глупы, чтобы не думать о последствиях. Но разве в молодости я, выпивая стакан жуткого плодово-ягодного пойла или разведенный спирт «роял», задумывался о последствиях?! Сколько жизней моих сверстников унёс разный суррогат! И всё же наркота что-то иное, более критичное или более легкомысленное. Загадка молодости, тупости, безделья? А может, это просто сексуальная неудовлетворенность? Когда есть подруга, когда есть где, есть с кем, тогда не возникает вопрос о допинге для веселья, не требуется ни пойло, ни наркота. И всё же почему мой Толик попался на этот крючок? — это надо понять, выведать, а главное — стащить его с этого крючка.

Сердце болело за сына, но вместе с тем мне было как-то тревожно и неловко от своего откровения перед Аликом. Зачем я рассказал ему про Ладу? Я всегда скрывал эту любовь. От всех скрывал! А тут вроде ни с того ни с сего выдал запросто свою тайну. Неужели тайна открылась потому, что в ней стало меньше тайны, может быть, меньше любви, — той божественной, мечтательной, незамутненной любви, к которой даже боишься мысленно притрагиваться, дабы не найти в этой любви что-то слишком наивное и непростительное для своих лет.

Эх, Лада, Лада! Сколько времени ты полонишь мои мозги! С пятого класса!

Лада ведь так для меня и осталась символом чистой юношеской любви. С другими было всё просто и понятно. Даже в школьные годы случалось, я влюблялся в кого-то на день-два, неделю, ходил очарованный какой-нибудь встречей, свиданием, но Лада оставалась любовью неколебимой — любовью, растянувшейся почти на три десятка лет, любовью безответной и мифической, может быть. Стоп! Хватит об этом, нечего бередить душу мечтами! Надо думать о сиюминутном. Я позвонил Толику. Телефон не отвечал.

Может быть, Толик на занятиях в институте, поэтому отключил телефон. Или ещё что-то. Не надо паниковать раньше времени.

10

Анна позвонила ближе к вечеру. Я возвращался из конторы: закрывал перед отпуском кое-какие бесконечные прорехи в делах. Ох, как хотелось думать о добром, о светлом, об отпуске, о встрече с Ладой, наконец... Не тут-то было! Анна кричала в трубку истерично, плакала, казалось, она во всём винила меня:

— Толика увезли полицейские! Забрали прямо из дома! Говорят, для выяснения... Какая-то машина! Как будто он угнал... Что делать? Они его посадят?

— Успокойся. Я всё узнаю и позвоню.

«Я всё узнаю и позвоню», — я повторил эту фразу трижды. Тут явно чувствовалась рука Шарова. Я набрал его номер. Но он в телефон прошептал мне:

— Я на совещании... Не волнуйся, позвоню.

Хм, ждать... Человек в экстремальной ситуации должен действовать, а мне предложили ждать. Я предложил ждать Анне. Где-то в полиции ждёт Толик. Чего? Я поехал домой, чтобы действительно успокоиться, приготовиться к разговору с Шаровым; приготовиться к самому худшему. А разве возможно приготовиться к самому худшему?!

Солнце садилось. Стало прохладней. В приоткрытое окно уже врывался холодный поток. Но в этом потоке весеннего воздуха было что-то живое, новое... Сын у ментов, замечен в угоне машины и — упаси бог! — в распространении наркоты; с любовницей разлад и скандал, дочка в Москве собирается выскочить замуж за какого-то старика, да ещё сосед-коррупционер застрелился, чтоб не сидеть в тюрьме... — весёленькое время!

У соседской калитки я увидел грузовую машину с мебельным фургоном. Грузчики выносили из дома вещи, упаковывали в фургон. Что за чертовщина? Неужели грабеж? Но вскоре я заметил вдову Соловьёва.

— Вещи забираю! Сваливаю! — с некоторым вызовом сказала Ирина.

— Что так?

— Этот скотина дом записал на дочь от первого брака. У неё трое отпрысков. Уже приезжала, осматривала... — Тут у Ирины что-то поперхнулось в горле, видно, слеза перебила голос: — А это всё моё, нажитое! Своё забираю. Своё! — Она даже постучала себе кулачком в грудь.

Я пожал плечами, пошёл к себе домой: ничего против не имею и в ваши имущественные дела с покойным не полезу. Причудлива жизнь! А Соловьёв-то оказался не промах: чуял цену любви молодой супружницы.

Я ходил из угла в угол, ждал известий от Шарова. В голову лезла разная чепуха. Почему-то вспомнился жуткий эпизод. В начале девяностых. Разное пойло продавали везде, где возможно: все киоски были забиты бутылками. На многих висели объявления: «Куплю ваучер». У меня тогда был провал: ни шиша в кармане. От отчаяния и злобы я взял свой ваучер и пошёл к ближайшему киоску. Зачем мне этот ваучер?! Те, кто дорвался до власти, не вызывали никакого доверия, про уважение — и заикаться не стоило. Всё равно обманут...

— Сколько за ваучер? — спросил я бабу в окошке за зарешёченной витриной.

Она ответила.