Музыка боли. Образ травмы в советской и восточноевропейской музыке конца XX века

Духовность и покаяние были крайне распространенной и допустимой нравственной реакцией на ощущение кризиса, которое наблюдалось в СССР в 1980-х годах. Даже приведенная цитата Суслина связывает упадок с областью духовного²⁴. С конца 1960-х годов поиски альтернатив советской идеологии зачастую принимали форму движения за религиозное возрождение. Молодежь, горожане, интеллигенты и многие члены диссидентских кружков увязывали недовольство режимом с духовностью²⁵. Те, кто стремился к духовному самосовершенствованию, посвящали себя разнообразным религиозным практикам, от буддизма, йоги и православия до некоей универсально-вселенской духовности²⁶. Произведения Уствольской в некоторой мере отражают такое религиозное возрождение. Здесь мы находим отсылки и к универсалистской духовности, и к исихазму – православному аскетизму²⁷. И отец, и дед Уствольской были заметными фигурами в Русской православной церкви, однако сама композитор говорит о духовных стремлениях в более общих понятиях. В письме Суслину от 1988 года она указывает: «Хотя мои произведения не религиозны в собственно литургическом смысле, они наполнены религиозным духом и – как я это ощущаю – лучше всего звучали бы в помещении храма, без музыковедческих предисловий и анализов. В концертном зале, то есть в “светском” окружении [они] звучат иначе»²⁸. Если не считать Пятую и Шестую сонаты для фортепиано, то все инструментальные произведения Уствольской, написанные начиная с 1970 года, сопровождаются религиозными коннотациями или основаны на текстах музы композитора – немецкого монаха-бенедиктинца Германа Расслабленного из Райхенау (1013–1054). Суслин пишет, что духовность его коллеги «возникает напрямую из контакта, который она ощущает с Богом, и не имеет никакого литургического смысла, равно как и связи с какой-либо конфессией»²⁹. Многие люди, которые обратились к религии в конце XX века, преодолели схожий путь и подчеркивали личное взаимодействие с высшей силой, в частности, христианским Богом, при одновременном самодистанцировании от религиозных организаций, а именно православной церкви, в силу предполагаемых взаимосвязей представителей последней с властями³⁰. Хотя Уствольская выводит для себя на первый план именно духовность, а не организованную религию, исихазм сам по себе подчеркивает как раз прямую, личную связь с Богом, позитивную роль, которую страдания могут играть в жизни верующего, возможность следования примеру сознательной жертвенности Христа, постоянную практику обращения к Богу с молитвами и жизнь в аскетических, если не сказать нищенских, условиях³¹. Публикация в конце XVIII века сборника «Добротолюбие» позволила исихазму сформироваться в полноценное мировоззрение, которое пронизывало русскую культуру и способствовало закреплению социальных парадигм, влиявших и на нее в целом, и на отдельные сферы, в частности литературу. Философ-герметист Валентин Томберг отсылает нас к Достоевскому в качестве образца подобной духовности среди литераторов и описывает специфику восточноевропейских воззрений на сущность боли: любые страдания могут сблизить нас с Иисусом Христом и, соответственно, быть представлены как некая жертва³². Суслин устанавливает тесную связь между ощущением кризиса – в особенности исторического – и духовностью. В этом смысле музыка Уствольской приобретает статус некоего квазирелигиозного ответа на исторические страдания. Через музыку проступает мольба о спасении и искуплении души.