Музыка боли. Образ травмы в советской и восточноевропейской музыке конца XX века

Осмысление личной и исторической памяти в «Покаянии» происходит через осквернение могилы, которое неоднократно предпринимает Кети. Смерть Варлама будто пробуждает ее память об исчезновении родителей. Как отмечает психолог Кевин Энн Ольтьенбрунс, люди, которые потеряли родителей в детстве, неизбежно сталкиваются с новыми контекстами, позволяющими им понять эту утрату, продолжают ощущать отсутствие родителей по мере взросления и перехода к новым этапам жизни²⁵. Постоянно выкапывая тело Варлама, Кети запускает череду действий, которые вынуждают ее земляков и родственников Варлама столкнуться лицом к лицу с личным прошлым героини – частичкой коллективно позабытой истории – и обдумать нравственные последствия открывшейся им истины. Во время сцен в суде, давая показания, Кети переворачивает смысл заседания и выносит собственный приговор Варламу: она никогда не позволит упокоиться его телу. В некотором смысле показания Кети подтверждают мысль литературоведов Дуглас и Воглера о том, что пересказ истории преображает пережившего страдания человека: из пассивной жертвы он становится активным субъектом действия²⁶. В детстве Кети определенно была пассивной жертвой, которую Варлам лишил обоих родителей. Теперь же повзрослевшая Кети, давая показания, активно преобразует прошлое. Фактически она вершит суд над Варламом. Кети объявляет во всеуслышанье, что, сколько бы ни закапывали тело, она будет вытаскивать его на поверхность. Оставить Варлама лежать в земле – значит простить его. Кети проводит четкий знак равенства между погребением Варлама и погребением прошлого. Нетронутая могила будет вдохновлять живущих на дальнейшее пособничество и умалчивание. Символ тому – Авель, который постоянно отрицает, игнорирует или оправдывает действия отца[6]. В аргументах Кети прослеживается общность с позицией психоаналитика Дори Лауба, который в детстве пережил холокост. По мнению Лауба, воспоминания сами по себе могут быть неоднозначными (и в «Покаянии» ясно показано, что память зачастую подводит человека), но хранить молчание означает способствовать продолжению жестокого деспотизма²⁷. В свою очередь, Пол Розенблатт, комментируя горе как социальный конструкт, рассказывает о людях, родственники которых стали жертвами политической тирании. Некоторые из таких людей в силу социального давления предпочитают хранить молчание и оставаться наедине с горем, другие же (как Кети) могут действенно реагировать и противостоять динамике властных отношений в имеющемся социальном контексте, чтобы «выступить с собственным свидетельством в надежде, что тем самым они положат конец кругу насилия»²⁸. С этой точки зрения становление Кети в качестве активного субъекта позволяет реинтерпретировать значение гибели ее родителей и, соответственно, служат попыткой добиться позитивной перемены в обществе к лучшему. Кети выступает хроникером событий, которые разворачиваются в фильме. Героиня принимает высоконравственную и высокодуховную миссию, призывая все окружение к восстановлению памяти и искреннему покаянию. И, вне всяких сомнений, неслучайно именно женщина берет на себя ответственность потребовать от общества честного взгляда на прошлое. Как отмечает Нэнси Рис, в СССР и России конца 1980-х и начала 1990-х годов часто именно женщины набирались смелости свидетельствовать о тех или иных событиях, реинтерпретируя травмы прошлого и увековечивая память о них²⁹.