Отличаемся мы друг от друга сущими пустяками: костюмами, манерами, интонациями, религиозными верованиями, наружностью, привычками и прочим в том же роде.
Мы считаем себя великодушными, наделяя других добродетелями, из которых надеемся извлечь выгоду для себя.
Мы готовы думать хорошо о других лишь потому, что боимся за самих себя. Подоплека подобного оптимизма — обыкновеннейший страх.
Вы замечали, как раздражительны становятся свиньи, если не разбрасывать перед ними бисер?
— Ты любишь всех одинаково; иначе говоря, тебе все одинаково безразличны.
Нередко нам представляется, что мы экспериментируем на других, а оказывается, что мы экспериментировали на себе.
Крайне эгоистично требовать от ближнего мыслей и суждений, подобных своим. Зачем? Если тот способен мыслить, скорее всего, он мыслит иначе. Если не способен, недопустимо требовать от него проблеска мысли.
Единственное, что служит поддержкой нам в жизни, — это сознание своего бесконечного превосходства над всеми другими, и это чувство я не перестаю в себе взращивать.
Неблагородно ожидать от других тех же редких достоинств, которыми обладаешь сам.
— Я всегда думаю о себе и от других жду того же. Это называется отзывчивостью.
Маска и лицо
Люди, принадлежащие к хорошему обществу, интересны лишь масками, которые каждый из них носит, а отнюдь не тем, что за этими масками скрыто.
Маска говорит нам больше, чем лицо.
Зеркала отражают одни лишь маски.
Человек менее всего оказывается самим собой, говоря о собственной персоне. Позвольте ему надеть маску, и вы услышите от него истину.
Скажи мне: когда вы вдвоем, снимает ли он свое лицо, открывая свою маску?
О грешниках
У святого всегда есть прошлое, а у грешника — будущее.
Величайшие на свете грехи коренятся в мозгу, и только в мозгу.
Тайных пороков не бывает. Они сказываются в линиях рта, в отяжелевших веках, даже в форме рук.
Грех, совершенный всего лишь однажды, и с отвращением, мы повторяем затем много раз, и уже с удовольствием.
Орхидея, прекрасная, как семь смертных грехов.
Скука — единственный грех, который нельзя простить.
О раскаянии
Действительная жизнь — это хаос, но воображение наделено какой-то своей, ужасающей логикой. Именно оно пускает раскаяние, словно гончую, по следу греха.
В самобичевании есть удовольствие особого рода. Когда мы сами порицаем себя, мы чувствуем, что никто другой уже не вправе этого делать.
Человек, приобщенный к культуре, никогда не станет сожалеть о своих наслаждениях, а человек, не приобщенный к культуре, даже не знает, что это такое.
В наше время утешаются не раскаянием, а удовольствиями. Раскаяние вышло из моды. Да к тому же, если женщина искренне раскаивается, она вынуждена шить у скверной портнихи, иначе ей никто не поверит.
Отпущение грехов дарует не исповедник, а сама исповедь.
О совести
Совесть и трусость, в сущности, одно и то же. Совесть — это торговая марка трусости.
Совесть делает всех нас эгоистами.
Если нельзя себе этого простить, то можно это забыть.
Совесть должна слиться с инстинктом, если мы разовьемся достаточно тонко.
О добродетели
Когда мы счастливы, мы всегда добродетельны, но когда мы добродетельны, мы не обязательно счастливы.
Быть добродетельным — значит жить в согласии с самим собой. А кто принужден жить в согласии с другими, тот живет в разладе с самим собой.
— Не дай совратить себя на путь добродетели! Добродетельный ты будешь безукоризненно скучен.