– Все девчонки мира боятся одного, мой хороший… – Шепот Полины был тихим и хриплым, и это возбуждало даже больше, чем ее прикосновения. – Что самый правильный мужчина в их жизни… тот самый… единственный… возьмет и исчезнет… А другого уже не будет…
– Другого… не будет… – так же хрипло прошептал Никита, не открывая глаз. – Я уже… здесь…
Он произнес это уже через силу – рука Полины была нежной и чуть дрожала от смущения, но не останавливалась, продолжала ласкать его.
– Ты же не знаешь, какой ты… – Теперь девочка шептала совсем тихо, почти неслышно, прикасаясь губами к его уху, и вместе с ее прикосновениями это было пыткой – сладкой до боли, тягучей…. – Самый красивый… Самый сильный… Самый смелый на свете… Мой самый сладкий… Самый талантливый… Самый любимый… А не просто самый богатый композитор России, как они все говорят…
Словно одинокая холодная капля из невидимого крана упала Никите на лоб.
– К…кто говорит? – проговорил он, сглатывая. – О чем ты?..
И чуть отстранился, потому что иначе не смог бы говорить.
– О том, о чем вся Москва… – прошептала Полина. – О твоем контракте с японцами… Но ты – не их… Ты – только мой… Мой, мой, мой… Мой…
Мир вдруг стал реальным и грубым, как железобетонный столб. За долю секунды. Никита мягко оторвал от себя девушку и поднялся на ноги, чувствуя, как тяжело запульсировала в висках кровь.
– О каком контракте?! Погоди… Я серьезно – о каком контракте?!
Полина тоже поднялась с пола и теперь выглядела по-настоящему, без кокетства, испуганной, даже нелепо прикрыла ладонями голую грудь.
– Никита, милый, хороший мой… Ты что?.. Я что-то не так сделала?.. Ты не хочешь говорить об этом?.. Я не буду, я обещаю…
– Какой договор с японцами? – жестко отчеканил Никита. – Где ты взяла эту чушь?!.
– В Интернете… – В глазах девушки метались беспомощные тревожные огоньки. – Но об этом и газеты писали…
– Покажи!!
Никита шагнул к ожившему на столе экрану ноутбука – голый, злой, со вздыбленным членом. Полина робкой тенью замерла в полумраке у него за спиной.
Он знал, что увидит. Знал до того, как перед глазами замелькали бисерные электронные буковки.
…Никита Бугров стал самым востребованным композитором современности…
…Сумма контракта не разглашается, но, по нашим сведениям, она превышает восемь с половиной миллионов долларов…
…Продюсер музыканта Марк Циммершлюз в разговоре с корреспондентом «Комсомольской правды» сказал…
…бывший клавишник Баклана удивляет культурный бомонд…
…остается с горечью отметить, что уже не в первый раз российский талант получает истинное признание за пределами Отечества…
Никита с перекошенным лицом шарахнулся от стола, заметался по комнатке, ища трусы, не нашел, рывком надел джинсы на голое тело, натягивая на ходу футболку, вышел в коридор, клацнул выключателем, сдернул с крючка куртку…
Остановился он уже на пороге, словно на мгновение придя в себя.
Полина плакала. По-русски, навзрыд, с причитаниями, которых он не мог разобрать. В режущем глаза электрическом свете ее голое тело выглядело беззащитным и словно поруганным…
Никита шагнул к ней. Не потому, что ему хотелось. Он просто понял, что должен.
Обнял девушку за вздрагивающие плечи, чуть прижал к себе, чувствуя, что нужных слов не подсказывает ни ум, ни сердце.
– Перестань, слышишь… Успокойся!.. Пожалуйста… Я тебя люблю. Завтра увидимся, ладно? Не плачь…
И шагнул в холодный сумрак лестницы, хоть и слышал, что Полина у него за спиной разрыдалась еще громче и безутешнее…
Ярость. Вот она, оказывается, какая… Та самая белесая пелена, о которой Никита столько раз читал в книжках, застилала теперь его собственные глаза. А в сердце невозмутимо ждала своего часа холодная бесстрашная злоба. Как патрон в обойме.
Ярость.
Забытая «мини» казалась очень новой, очень беззащитной и чуть-чуть обиженной, как и полагается неподаренной игрушке. Но панель послушно засветилась от поворота ключа, и Никита резко вдавил педаль газа в пол. Машинка испуганно завизжала резиной и слетела с бордюра, жутковато проскрипев по нему днищем. На окна Полины Никита не оглянулся.
«Сука… Блядь… Жидяра… Сволочь…»
Слова, конечно, относились не к девушке.
Кроме ярости, в душе не было ничего. Никита не боялся ни боли, ни смерти. Он собирался убить Циммершлюза. Остальное было неважным и далеким, как детство. Даже девочка с родным телом, рыдающая посреди чужой квартиры где-то там, за спиной… Это было мерзко и жестоко. Но это было так, и летящий по полупустому ночному городу Никита Бугров не собирался врать ни себе, ни миру. Ничто, кроме ярости, не имело значения. Он понял, что чувствовали морячки сорок первого, бросаясь со связкой гранат под гусеницы немецкого танка.
На Тверской мелькнул вскинутый жезл ГИБДДшника, но Никита только добавил скорости. Догонять его не стали.
«Брайтлинг» показывал половину пятого. Самое время решать и делать…
«Убью!..» – думал он, с визгом входя в очередной поворот.
«Убью!..» – думал, проехав под поднявшимся шлагбаумом дворовой охраны.
«Убью!.. – знал, стоя в лифте и глядя на мелькание цифр-этажей на экранчике. – 12, 13, 14, 15…»