Музыка души

– Я теперь, Петр Ильич, гораздо больше думаю о своей душе, чем о сочинениях, – пояснил он, правильно истолковав изумленный взгляд гостя. – И вам того же желаю. Нет-нет, я не имею в виду бросать творчество – просто уделять внимание духовному. Вы не представляете, сколько успокоения и опоры я нашел во Христе!

– Вы правы, Милий Алексеевич, – задумчиво кивнул Петр Ильич, – я и сам в последнее время чувствую нечто схожее. И молюсь, чтобы вера утвердилась во мне.

Удовлетворенный согласием собеседника Балакирев сменил тему:

– Что пишете сейчас?

– Только закончил концертную фантазию, и пока никаких новых мыслей нет.

– Если позволите – могу предложить вам тему для симфонии, – с энтузиазмом заявил Балакирев, подавшись вперед. – «Манфред» Байрона: по-моему, эта пьеса прекрасно подходит именно для вашего дарования. Кроме того, сюжет ее глубок и современен, так как болезнь настоящего человечества в том и заключается, что оно не смогло уберечь свои идеалы. Они разбиваются, не оставляя в душе ничего, кроме горечи. Отсюда и все бедствия нашего времени.

– Я подумаю, – неуверенно ответил Петр Ильич. – Честно говоря, я не очень хорошо помню сюжет «Манфреда», но обещаю, что сегодня же зайду в магазин и куплю его.

Хотя он не был до конца уверен, что возьмется за симфонию на этот сюжет, во всяком случае, поближе познакомиться с пьесой стоило.

Премьера прошла успешно, но не триумфально. Вызовы начались со второго акта. Нервно кусая ногти за сценой, Петр Ильич отметил, что пели великолепно – никогда еще сложная партитура «Евгения Онегина» не передавалась так законченно и совершенно. Модест, пришедший в антракте проведать брата, принес из зала новости:

– Аплодируют много, но есть и недовольные. Хотя никто не шикает, я слышал насмешки и порицания, – и поспешно добавил: – Однакож похвал звучит больше. В целом, опера нравится – это можно сказать с уверенностью.

Петр Ильич только вздохнул – он и не ждал безусловного принятия, но «Онегин» здесь нравился определенно больше, чем в Москве. И этим он обязан исполнительнице главной роли. Павловская хоть и не была абсолютно той Татьяной, о которой он мечтал, все же являлась великолепной артисткой.

– Жаль, государь не смог присутствовать, – добавил Модест. – Уверен, это добавило бы энтузиазма публике.

В конце артисты устроили овацию с поднесением венка. Пришлось выходить на сцену кланяться. Петр Ильич так разволновался, что за кулисами у него случился нервный срыв. Модест поспешил увести его домой, где он только и смог успокоиться и наконец-то искренне порадоваться успеху.

Четыре последующих представления прошли блестяще – «Онегин» понравился петербургской публике и имел настоящий успех. Но всю радость испортило неожиданное известие: бывший ученик Петра Ильича Иосиф Котек был болен чахоткой и с нетерпением ждал его в Швейцарии, где проходил лечение. Лишить умирающего человека утешения видеть знакомое лицо он не мог и потому отправился в Давос – курорт для чахоточных.

***

В Европе наступила настоящая зима. По пути Петр Ильич задержался на несколько дней в Берлине, чтобы закончить две неотложные вещи, камнем лежавшие на душе. У артиста Малого театра Самарина готовился бенефис, и Петра Ильича просили внести вклад в празднование – написать что-нибудь. А во-вторых, как оказалось, государь, неправильно поняв его слова на аудиенции, удивлялся, что он до сих пор ничего не сочинил для церкви. И, чтобы не показаться невежливым и неблагодарным, он решил написать Херувимскую.

За четыре дня усиленной работы были готовы антракт для струнного оркестра «Привет благодарности» и две Херувимские.

Петр Ильич долгого добирался до Давоса на узенькой бричке, запряженной одной лошадью. Курорт располагался высоко в горах, среди суровой природы. Взору сразу открывался ряд великолепнейших гостиниц и нескольких частных вилл, уютно расположившихся в долине между гор. Все было завалено снегом, и стоял такой холод, что совершенно отмерзли уши и нос. При этом ярко светило солнце, слепившее глаза и сверкавшее бликами на крышах домов. Необыкновенно чистым, хрустальным, но разреженным воздухом с непривычки было тяжело дышать.

Добираясь до главной гостиницы, Петр Ильич обнаружил массу магазинов, театр, приспособленные к климату увеселения: каток, горы, стрельбища. Давос являлся целым маленьким миром. Главная гостиница представляла собой белый двухэтажный домик. Котека Петр Ильич не застал – метрдотель объяснил, что тот не ждал его так рано и уехал искать для него помещение.

С большим волнением ожидал он возвращения ученика. Наконец, Иосиф появился. Он не казался умирающим, как Петр Ильич вообразил себе, напротив – выглядел здоровым и румяным. Увы, первое впечатление быстро разрушилось.

– Петр Ильич, как я рад вас видеть! – Котек, сияя улыбкой, протянул руку, которую он машинально пожал, внутренне похолодев.