Музыка души

Она пожала плечами, всем своим видом выражая: «Разве я не права?»

– Значит, и говорить не о чем, – облегченно заключил Петр Ильич, обменявшись с Прасковьей веселым взглядом.

С наступлением сентября он проводил Толю с Паней в гости к брату Николаю, а сам отправился в Москву: его просил приехать Танеев, чтобы просмотреть недавно написанную Концертную фантазию для фортепиано, которую он собирался играть. Алексея с вещами Петр Ильич сразу отослал в имение фон Мекк Плещеево, куда Надежда Филаретовна давно звала его погостить, да все не получалось.

Сергей Иванович уже начал разучивать фантазию, и ему нужны были замечания автора по исполнению. Играл он безупречно, и советовать ничего не пришлось. После чего Танеев попросил учителя высказать мнение о своей новой симфонии.

– Стоит ли что-то говорить до исполнения? – неуверенно спросил тот. – По себе знаю, как неприятна критика до появления произведения в свет.

– Я настаиваю, Петр Ильич, – со свойственным ему упорством сказал Сергей Иванович. – Мне важно услышать ваше мнение.

Вздохнув, Петр Ильич взял партитуру, чтобы ознакомиться с ней.

– Что ж, в музыкальном отношении она мне очень нравится, – произнес он, закончив просмотр. – Оркестр будет звучать хорошо. Если хотите придирчивой критики, мне есть что сказать, но скажу в свое время. Сейчас я только смутил бы вас, а замечания такого рода нельзя переделать так, как мне хотелось бы, в один присест. Потому я лучше отложу их до того, как симфония будет сыграна.

Танеев не удовлетворился столь обтекаемым ответом, продолжал настаивать, и пришлось подробно отчитываться о впечатлении.

– Может быть, я ошибаюсь, и если, услышав симфонию, переменю мнение, буду рад сознаться в своем заблуждении, но вот что мне кажется теперь, – Петр Ильич перевел дыхание, собираясь с силами – высказывать критические замечания всегда было для него тяжело. – Симфония не задумана для оркестра, а есть только переложение на оркестр музыки, явившейся в вашей голове абстрактно, или же, если было конкретное представление, то, мне кажется, в виде фортепиано – пожалуй, с одним или двумя струнными. Даже, скорее всего, в виде фортепианного трио. В первую очередь, главные темы не оркестровы. Это несоответствие мысли с формой или, лучше сказать, насильственность формы дает себя чувствовать от начала до конца. Только в редких местах встречаешь настоящую звучность. В большинстве же страниц оркестр, претендующий быть прозрачным и светлым, в сущности, массивен, тяжел и искусствен. Несмотря на этот общий недостаток массивности и бесколоритности, есть места, которые будут отлично звучать и таких весьма много. Но все же симфония должна быть симфонией, а не хорошим переложением с фортепиано на оркестр.

– То есть вам не понравилось, – Серей  Иванович заметно расстроился и поник.

– Да нет же! – горячо возразил Петр Ильич. – С музыкальной стороны я не только удовлетворен, но восхищен. Мне нравятся до чрезвычайности все фокусы ваши, особенно суматоха тем перед возвращением главной партии. Но… я же говорил – не стоило высказывать суждение до исполнения.

– Зато я заранее увидел свои недостатки, – убежденно заявил Сергей Иванович.

***

Петр Ильич ожидал приятных впечатлений от Плещеева, однако действительность бесконечно превзошла все ожидания. Великолепный, даже немного слишком роскошный дом. Удобная, уютная обстановка. Очаровательная река Пахра, протекающая рядом. Парк, представляющий собой длинную узкую полосу речного берега, обсаженную липами, березами, елями и соснами. Бездна инструментов, нот и книг. Словом, рай на земле.

В одиночестве, когда никто не отвлекает, Петр Ильич смог распределить свое время, как ему хотелось. Целыми днями он занимался: инструментовкой концертной фантазии и сочинением пьес для парижской газеты «Gaulois», чтением, изучением английского языка, в котором сильно продвинулся, игрой на фортепиано. Ощущение полного удовлетворения своих нравственных, умственных и материальных потребностей лишний раз доказало, что лучше всего ему будет жить в деревне. Но только в деревне своей собственной. Большое значение имела и близость Москвы. Сознание, что крупный родной город на расстоянии часа езды как-то успокаивало. А значит, дом следовало искать в Подмосковье.

К октябрю погода испортилась, начались бесконечные дожди, но это не расстраивало Петра Ильича. Он любил осеннюю хмурую погоду, пожелтевшие обнаженные деревья, своеобразно прелестный осенний пейзаж.

К сожалению, скоро гостеприимную усадьбу пришлось покинуть ради Петербурга, куда звала и дирекция театров – в связи с постановкой «Евгения Онегина», – и брат Модест.

***

Ежедневно с утра до вечера приходилось бывать на репетициях, после них ходить в гости к многочисленным родственникам и знакомым – иногда в несколько мест за один вечер, – так что домой Петр Ильич возвращался в полном изнеможении. А на следующий день все повторялось. Среди прочих он навестил Балакирева, который поразил происшедшими в нем переменами: казался умиротворенным и чуть ли не отрешенным от всего земного.