Музыка души

Несколько дней Петр Ильич сомневался и терзался, наконец, приняв героическое решение, не глядя послал Алексея нанять дачу в селе Майданово, в двух верстах от города Клина. Он слышал, что эта дача стоит в красивой местности, снабжена мебелью, посудой и всем, что нужно. Разве что дом со множеством комнат казался слишком роскошным. Но уж будь, что будет. 

Глава 16. Майданово - начало оседлой жизни

Большой деревянный дом, окруженный парком, стоял на высоком берегу реки. Широкие липовые аллеи, остатки корзин роз перед фасадом, беседки, пруды и мостики, мраморная ваза в тенистом уголке. И все же первым впечатлением было разочарование. То, что Алеше показалось роскошным и великолепным, Петру Ильичу предстало пестрым, безвкусным, потертым и грязноватым. Когда-то имение было богато – следы былой роскоши еще проглядывали тут и там, – но сейчас оно пришло в совершеннейший упадок.

Петр Ильич сразу же решил, что Майданово не станет его постоянным домом. Однако год прожить можно, а летом окрестности обещали быть даже великолепными. Вдали виднелась березовая роща, еловый лесок и каланча сельской церкви.

У входа его встретила светская дама лет пятидесяти – хозяйка имения разорившаяся помещица Надежда Васильевна Новикова.

– Рада знакомству, Петр Ильич, – с энтузиазмом приветствовала она гостя. – Я покажу вам комнаты.

По дороге Новикова без умолку болтала: рассказала, что была когда-то состоятельна, но теперь живет доходом с Майданова, превратив все пристройки усадьбы в дачи, что не мешало ей вести светскую жизнь. Она знала буквально всех: и Листа, и Рубинштейна, и Жорж Санд, и Александра Дюма-сына, которого называла своим другом. У них обнаружилось множество общих знакомых, что заставляло опасаться появления этих знакомых здесь.

Петр Ильич не вслушивался в пустую болтовню, больше занятый осмотром дома. Он был велик, комнаты – довольно уютны, если не считать холодной гостиной, в которой невозможно будет обитать зимой. Но претензия на роскошь, дешевая пестрота, безвкусие, грязь и непомерная запущенность вызывали отвращение.

– Я дружу со всеми моими гостями, – продолжала Новикова свой монолог. – Уверена, и вы не станете исключением. Приходите ко мне на партию в пикет.

– Мне очень жаль, Надежда Васильевна, но я не играю в пикет.

– О. Вот как? – она заметно огорчилась.

Петру Ильичу тут же стало жаль ее одиночества – зимой дачников не было, хозяйка явно скучала – и он добавил:

– Впрочем, если вы научите меня…

– Конечно-конечно, – тут же оживилась Новикова. – Буду счастлива.

Петр Ильич нашел свои комнаты полностью обустроенными – даже рояль привезли. Вид из окон, тишина, сознание, что он наконец-то у себя, искупали неприятное впечатление от дома. Тот день он провел в самом чудесном расположении духа. Вопреки небольшому разочарованию, он был счастлив, доволен и покоен.

На следующий день Петр Ильич засел за переделку «Кузнеца Вакулы», а после обеда, воспользовавшись чудной погодой, отправился на прогулку по окрестностям. Несмотря на морозный воздух, солнце светило почти по-весеннему. Снег блистал мириадами алмазов и слегка подтаивал. Вдоль живописного берега реки Сестры Петр Ильич поднялся вверх – к городу. Проходя мимо игравших на улице крестьянских ребятишек, он одаривал их двугривенными и пятиалтынными, подумав, что в следующий раз надо запастись для них сладостями. Пораженные столь щедрыми подарками дети восторженно благодарили доброго барина и тут же мчались похвастаться перед другими своей удачей.

До Клина идти оказалось недалеко – поля быстро сменились домами, а на холме налево, возвышаясь над остальными постройками, стояла небольшая белая церковь. Справа – там, где располагался центр города – сверкали на солнце купола более величественного храма, как позже выяснил Петр Ильич, Троицкого собора. Он направился туда и скоро вышел на обширную площадь, заставленную повозками. Маленький провинциальный городок напоминал о родном Воткинске, чем еще больше располагал к себе.

Дома ждала масса писем. Славянское общество покорнейше просило господина Чайковского написать какую-нибудь пьесу к тысячелетию со дня смерти святого равноапостольного Мефодия. С той же просьбой обращался Юргенсон, на что Петр Ильич только фыркнул: заниматься праздничными пьесами ему сейчас совсем не хотелось. Танеев звал в Москву, сообщая, что двадцать второго февраля будет исполнять фортепианную фантазию. Московское отделение Музыкального общества приглашало на заседание директоров.

***

Четыре дня в Москве прошли в ужасной суматохе. Пришлось посетить два заседания Музыкального общества; поспорить с Юргенсоном по поводу пьесы – упрямый Петр Иванович смог-таки уговорить его написать Гимн в честь святых Кирилла и Мефодия; присутствовать на концерте. Фантазию исполнили превосходно. Публика встретила ее бурными рукоплесканиями и неоднократными вызовами автора.