Музыка души

Братья почти насильно увезли Петра Ильича в Плещеево – погостить у племянницы Анны. Хоть и приятно было повидать ее и Веру, жившую в то время у сестры, поездка принесла одно раздражение. Он страшно не любил отрываться от работы и в любом случае не мог отдыхать, пока сочинение не закончено.

Едва вернувшись в Майданово, он снова с усердием занялся «Манфредом», теперь полностью увлекшим его. Вот только сложная, трагического характера симфония дурно действовала на настроение. Петр Ильич чувствовал, что и сам превратился в какого-то Манфреда. Модест тоже был занят: закончив повесть, он принялся за комедию.

Тишину знойного летнего дня нарушал доносившийся с веранды звонкий смех Таты да голос Пани, увещевавший дочку вести себя потише, поскольку дяди работают. Толя уехал по делам в Москву и должен был вернуться лишь поздно вечером.

Вдруг со стороны города раздался тревожный набат. Он становился все громче, и Петр Ильич в беспокойстве выбежал из дома. Вдали над Клином поднимался густой черный дым.

– Пожар! – выдохнул незаметно появившийся рядом Модест.

Пожар в полностью деревянном городе грозил обернуться настоящей катастрофой. Переглянувшись, братья кивнули друг другу и поспешили в Клин в надежде помочь.

Когда они добрались до города, он представлял собой страшное зрелище: торговые ряды на центральной площади полыхали так, что люди, подносившие воду для тушения, едва могли приблизиться. Огонь уже перекинулся на ближайшие дома. Если так пойдет дальше, Клин выгорит до основания. Пылающее дерево трещало, раскидывая вокруг искры, жар огня опалял кожу, в воздухе стоял столь густой дым, что было тяжело дышать, кругом слышались испуганные крики, ржание лошадей и лай собак.

Быстро сориентировавшись, Петр Ильич с Модестом принялись помогать подносить воду с реки и вытаскивать из загоревшихся домов имущество жильцов.

К тому времени как с огнем удалось справиться, пострадало около трети города. Черные обуглившиеся стены дымились, хмурые, покрытые сажей мужики разгребали пожарище, пытаясь спасти то, что еще можно было спасти, бабы истерически причитали, плакали перепуганные дети. Множество людей осталось без крова. Сердце разрывалось от жалости при виде этой картины. И Петр Ильич пригласил пострадавших к себе в Майданово – пожить какое-то время, пока не отстроят новые дома. Помог он и деньгами – многие из погорельцев не имели достаточно средств для стройки.

В результате дом Петра Ильича оказался битком набит народом – невозможно было шагу ступить. Конечно, это причиняло немалые неудобства и вызывало неудовольствие хозяйки, но не мог же он бросить людей в беде. Зато позже, покидая Майданово, люди кланялись ему в ноги и от всего сердца благодарили:

- Да благословит вас Господь, барин!

Город постепенно возвращался к своему обычному виду. Клинское купечество совместными усилиями отстроило заново торговые ряды – на этот раз из камня. И теперь сразу при въезде в Клин они бросались в глаза – выложенные из красного кирпича в псевдорусском стиле, с иконой Николая Чудотворца в арке над центральным проходом.

***

Майданово сделалось местом паломничества многочисленных родственников Прасковьи, которые считали своим долгом повидаться перед ее отъездом в Тифлис. Порой они оставались на несколько дней, порядком надоев Петру Ильичу. И он сбегал от всех на прогулки. Ни одного подходящего дома найти не удалось, и он скрепя сердце согласился на предложение Новиковой, решив остаться в Майданове еще на два года.

Дом располагался в стороне от других дач, к нему примыкала огороженная забором часть сада, в которой Петр Ильич мог распоряжаться совершенно произвольно. Новикова отделала дом заново и снабдила всем необходимым. Он был гораздо меньше прежнего, зато уютнее и приятнее для житья: создавалась иллюзия деревенской усадебки. Алексей уже начал переносить и расставлять там вещи так, чтобы интерьер остался в точности, как прежде: Петр Ильич страшно не любил изменений, необходимости отвыкать от старого и привыкать к новому. Он собирался перебраться в новое жилище сразу по отъезде Анатолия.

Проводив братьев: Анатолия – в Тифлис, а Модеста – в Петербург, – Петр Ильич зашел в дирекцию Музыкального общества, чтобы уладить дело с приглашением Василия Ильича Сафонова на место преподавателя фортепианной игры. Сафонова ему порекомендовал старинный приятель и профессор консерватории Аренский, и Петр Ильич взялся устроить дело с дирекцией.

– Мы обращались за советом к Антону Григорьевичу, - сообщил Третьяков, – но он сказал, что Сафонова не знает. Может, лучше взять Боровку?

– Василий Ильич – прекрасный пианист. К тому же я ему уже написал. Он согласен, но хотел бы знать условия.

– Если вы так настаиваете… Что ж, передайте ему, что оклад мы можем предложить сто пятьдесят рублей за годовой час. Таких часов у него должно быть не менее двадцати. Если же по числу учеников на его долю придется меньшее количество часов, то вознаграждение он, во всяком случае, получает за двадцать. Разумеется, он может давать и частные уроки.