Музыка души

Петр Ильич встречал шествие на пороге своего домика. Красиво и величественно выглядела украшенная цветами, будто плывущая по воздуху статуя. Ее сопровождало священство в праздничных облачениях и толпа разномастного ликующего народа. С торжественным пением величания святителю Николаю статую поднесли к дому, и начался молебен, после которого пролезали под святыней.

За последние годы отношение Петра Ильича к Церкви сильно изменилось. Теперь он находил в церковных службах не только эстетическое удовольствие, но и духовную глубину. Он стал регулярно молиться, полюбил читать Евангелие. И особенно трогали и поражали его слова Христа: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные!» Сколько в этих простых словах любви и жалости к людям!

***

Концерт Музыкального общества вышел вялый и скучный. Коронационный марш прошел незамеченным. Петр Ильич думал, что ему сделают овацию, но ни один голос даже не попробовал вызывать.

Все дальнейшее пребывание в Москве заняли хлопоты о пьесе Модеста. После концерта Петр Ильич зашел к управляющему московскими театрами Пчельникову.

– Не знаю, пойдет ли «Лизавета Николаевна» в ближайшее время, – сообщил тот, – но слышал, ее собирались ставить. И скажу вам по секрету: Ермолова на днях получит бенефис. Так спросите: не возьмет ли она «Лизавету Николаевну» для бенефиса.

– Думаете, согласится?

Пчельников пожал плечами:

– Все может быть. Впрочем, кажется, Островский для нее что-то пишет.

Поколебавшись, Петр Ильич рассудил, что неловко просить Ермолову, не поговорив сначала с Федотовой, с которой уже велись переговоры насчет пьесы.

На следующий день он пришел к актрисе, но не застал – она была на репетиции «Ричарда III». Петр Ильич поехал в театр и в антракте нашел ее сына, чтобы спросить, когда можно нанести Федотовой визит.

– Сейчас она занята постановкой новой пьесы, – задумчиво ответил тот, – все время проводит в театре и принимает лишь в обеденный перерыв в те дни, когда не играет.

Играла Федотова ежедневно, и застать ее никак не удавалось. Петр Ильич обратился к Шпажинскому, хорошо ее знавшему, и тот посоветовал:

– Оставьте ее теперь: она так поглощена новой ролью, что до тех пор, пока не состоится первое представление, не может ни о чем думать. А лучше поручите мне с ней переговорить, и к вашему возвращению я все устрою.

– Я был бы вам весьма признателен, – согласился Петр Ильич. – И вот еще в чем проблема. Федотова требует, чтобы Модест изменил конец, а он не хочет этого делать сейчас, боясь, как бы не вышло хуже. Не посоветуете ли что?

Шпажинский задумчиво пожевал губу.

– Пришлите мне пьесу. Я прочту и дам совет – со стороны всегда проще увидеть огрехи, чем автору.

– Спасибо, Ипполит Васильевич, я вышлю вам экземпляр.

***

В Каменке, куда Петр Ильич прибыл в седьмом часу утра, его встретили Вера с мужем. А когда проснулись остальные, сели пить чай в столовой.

К завтраку появилась Саша – бодрая и с виду здоровая. Порадовала и Таня: встала рано, хозяйничала и вообще старалась быть полезной. Весь день Петру Ильичу казалось, будто она ищет случая поговорить о Жорже. Но он ошибся. Когда, улучив минутку, он рассказал ей о ребенке и о том, что Николай собирается усыновить его, Таня выслушала все с потрясающим равнодушием. Не она ли всего несколько месяцев назад умоляла не забирать Жоржа, надеясь взять его к себе? Просто поразительно насколько менялось ее настроение. Петр Ильич решил больше не ждать и начинать готовить усыновление.

Старая комната в Каменке вызвала уныние: все здесь оставалось как прежде, а все-таки он чувствовал себя чужим, будто порвалась внутренняя связь. Исчезло то чувство мира, уюта и спокойствия, которое прежде сопровождало жизнь у сестры. Все книги, портреты, вещи уже отправили в Майданово. Грустно было смотреть на опустевшие стены и шкапы, думая о безвозвратно канувших в прошедшее годах.

На обратном пути Петр Ильич заглянул в консерваторию и с радостью убедился, что из Танеева вышел замечательный директор – именно такой, какой нужен. Он проявил стойкость, твердость, энергию и умение стоять выше дрязг, мелких препирательств и сплетен. В консерватории наконец-то наступил мир, страсти улеглись.

Решив не дожидаться ответа Шпажинского, Петр Ильич еще раз попытался встретиться с Федотовой. Но до чего же трудно было ее поймать! Пришлось целый час ходить в ожидании возле ее подъезда. Дул пронизывающий ветер, пошел снег, и Петр Ильич страшно замерз к тому времени, когда у дома остановилась карета и из нее вышла статная молодая женщина в мехах. Темные локоны обрамляли живое миловидное лицо. Заметив поджидавшего ее посетителя, Федотова удивленно приподняла брови.

– Гликерия Николаевна, прошу прощения, если отрываю вас от дел, – произнес он, поцеловав протянутую руку.

– Ничего страшного, Петр Ильич, – любезно улыбнулась она.

– Мне хотелось бы знать, что с пьесой моего брата. Будете ли вы играть?

– Изменил ли Модест Ильич конец, как я советовала?

Петр Ильич покачал головой:

– Он не решается сейчас взяться за переделку – как бы не вышло хуже.