Музыка души

В тот же день, попрощавшись со старыми и новыми друзьями, он покинул Лейпциг. Договорился о концерте в Берлине с директорами Филармонического общества, потом – в Гамбурге. Чувствуя себя страшно уставшим, Петр Ильич уехал отдохнуть в провинциальный городок Любек.

Предстоящие пять дней одиночества наполняли душу восторгом. По утрам он готовился к дирижированию и гулял, обедал за общим столом, храня упорное молчание и только наблюдая за остальными постояльцами.

Но на третий день его угораздило пойти в оперу на «Африканку» Мейербера. Театр в Любеке был крошечный: сцена маленькая, хоры маленькие, оркестр маленький. А вот артисты, как нарочно, великаны и великанши. Это несоответствие насмешило, но в целом спектакль был недурен.

В антракте, едва Петр Ильич вышел покурить, к нему подошли знакомиться несколько человек. И как только его узнали?

– Герр Чайковский, – поклонился один из них – щеголь с длинными усами и напомаженными темными волосами, – позвольте представиться. Я Огарев – правовед, композитор, мою оперу давали в Шверине. Позвольте вас познакомить: художественный руководитель театра Штиль, а это – капельмейстер Филиц. Не откажетесь ли выпить пива?

Петр Ильич пытался робко возразить, но его даже не стали слушать: потащили в буфет, заставили пить пиво, и пошло-поехало… Не пустили даже дослушать оперу до конца. Он страшно злился и, с огромным трудом отделавшись от новых знакомых, сбежал домой и немедленно велел портье говорить, что он уехал. Оставшееся время пришлось безвылазно сидеть дома, чтобы ни на кого не наткнуться.

***

Все последующие дни слились в сплошной поток репетиций, концертов, банкетов, безумной беготни и вынужденного общения с массой людей. Петр Ильич свыкся с дирижированием и теперь спокойно управлял оркестром, но все равно кошмарно уставал. Иногда он спрашивал себя: зачем добровольно терзаться, зачем гоняться за заграничной славой? Порой подобные мысли доводили до слез и глубочайшей тоски. Но потом, после удачной репетиции, успешного концерта им овладевало противоположное настроение, и даже появлялась жажда продолжать свое турне. Повсюду его принимали тепло, а в Берлине даже восторженно. И пресса отзывалась доброжелательно: гораздо с большим почтением, вниманием и интересом, чем в России.

Со всех сторон стали поступать приглашения на новые концерты. Как ни жаль, приходилось отказываться: физически невозможно было успеть везде. Страшно портил настроение назойливый Фридрих. Все советовали побыстрее отделаться от него, уверяя, что это просто жулик. Дело кончилось скандалом. Выведенный из себя Петр Ильич накричал на Фридриха, и тот сразу сделался смиренным. Увы, чтобы разделаться с ним окончательно пришлось пожертвовать пятьюстами марками. Но оно того стоило.

На одном из парадных обедов в Берлине, на котором собрались многие критики и важные музыкальные тузы, Петра Ильича окликнул знакомый женский голос. Обернувшись, он увидел Дезире Арто – сильно потолстевшую, но по-прежнему очаровательную, как и двадцать лет назад. Буря эмоций всколыхнулась в душе, он и сам не знал, был ли рад ее видеть. Зато она очевидно была счастлива. О прошлом они не сказали ни слова и вскоре уже болтали как старые друзья. Волнение улеглось. Петр Ильич понял, что может смотреть на Дезире, общаться с ней, не испытывая былой обиды и боли.

– Приходите ко мне завтра на обед, – радушно предложила она. – Мой муж будет рад вас видеть.

Даже упоминание о Падилле не вызвало ни малейшей горечи, и Петр Ильич с готовностью согласился. А Дезире продолжила:

– Я давно хотела вас попросить: не могли бы вы написать для меня романс? Хочется иметь от вас какую-нибудь память.

– Конечно, буду рад.

Дезире благодарно улыбнулась.

Вопреки опасениям Петра Ильича, обед у нее сошел благополучно. Падилла радостно душил его в объятиях, хотя прежде они близко не общались. Стремясь выполнить просьбу бывшей невесты, Петр Ильич просмотрел сборник современных французских поэтов, увлекся и вместо одного написал шесть романсов.

– Обычно говорят «щедр, как король», но следовало бы говорить «щедр, как артист», – сказала Дезире, благодаря его.

Расстались они лучшими друзьями.

Тридцать первого января Петр Ильич выехал в Прагу, откуда уже прислали программу бесчисленных оваций и торжественных приемов. Смущало только то, что чехи собирались придать концерту характер патриотической антинемецкой демонстрации – а ведь в Германии его принимали самым дружелюбным образом.

Подъезжая к пражскому вокзалу, он издалека увидел из окна вагона встречавшую его толпу. Народу собралось столько, что стало немного страшно. Когда он сошел на платформу, его приветствовал высокий худой человек с пышной седой шевелюрой, представившийся доктором Вашатым. Он по-русски произнес длинную прочувствованную о речь о том, как они рады приветствовать знаменитого композитора Чайковского в Праге. Выслушав ее с непокрытой головой, Петр Ильич ответил несколькими словами благодарности.

После чего дети поднесли ему цветы, а вся огромная толпа закричала:

– Слава!