Музыка души

– Что случилось? – спросил Модест, на квартире у которого он остановился.

Его «Симфония» должна была пойти в бенефис Савиной, и Модест тоже целыми днями был занят на репетициях.

– Я напрасно теряю здесь время, – сердито отозвался Петр Ильич, устало опускаясь в кресло. – Сначала дирекция уверяла, что «Спящая красавица» пойдет пятого ноября. Теперь, когда я приехал по настойчивым просьбам, оказывается, что декорации не готовы и раньше января никак не получится!

– Зато отдохнешь от Москвы, – философски заметил брат.

– Если бы я отдыхал, Моденька! Так здесь ведь суета ничуть не меньше – если не больше. Нет, после нового года надо ехать за границу – иначе с ума сойду!

Модест понимающе кивнул.

– Впрочем, я собирался с тобой о другом поговорить, – вспомнил Петр Ильич. – Всеволожский хочет, чтобы я писал оперу по «Пиковой даме» и напомнил, что ты начинал либретто для Кленовского, да тот бросил работу. Я, правда, предупредил, что этот сюжет меня нисколько не увлекает. Но он уверяет, что я переменю свое мнение, как только увижу либретто.

– Я буду только рад! – воодушевился Модест. – Я ведь предлагал тебе прежде, помнишь?

Петр Ильич кивнул – да, было дело, но тогда ему было не до новой оперы. Теперь же напротив – он искал работу, которой мог бы заняться за границей. Модест поспешно скрылся в своем кабинете и вскоре вернулся с пачкой исписанных его убористым почерком листов.

Петр Ильич быстро просмотрел либретто, одобрительно кивая. Да, пожалуй, из Модеста выйдет отличный либреттист.

– Мне нравится, – заключил он, и брат облегченно вздохнул. – Единственное, что мне хотелось бы изменить – это образ Германа. Тот расчетливый и циничный молодой человек, которого рисует Пушкин, не вдохновляет меня как главный герой. Я хочу, чтобы Герман был искренним и страдающим – просто запутавшимся. Можешь это сделать?

Модест подумал над предложением.

– Думаю, да.

– Прекрасно. Тогда на следующей неделе идем к Всеволожскому – он собирает что-то вроде комиссии по опере, чтобы обсудить детали.

На совещание, помимо самого Всеволожского, собрались декораторы, начальники конторы и монтировочной части. После того, как Модест прочел либретто, они подробно обсудили его достоинства и недостатки. Каждый высказал либреттисту и композитору свои пожелания. Эпоху действия перенесли из времен царствования Александра I в конец царствования Екатерины II. Соответственно с этим внесли изменения в сценарий. А кроме того, спроектировали декорации и даже распределили роли.

Так странно было думать, что в Дирекции театров уже идут толки о постановке оперы, ни одной ноты из которой еще не написано.

***

В первый день нового года состоялась торжественная генеральная репетиция «Спящей красавицы». В сущности, ее можно было считать первым представлением – зал заполнили лица высшей аристократии, а в партере сидели высочайшие особы и свита.

Петр Ильич ужасно волновался: как-то государь отнесется к новому балету? Но в то же время был полон энтузиазма. На репетициях он познакомился с чудесами изящности, роскоши и оригинальности костюмов и декораций, убедился в неистощимой фантазии Петипа. И был уверен, что балет примут с восторгом.

Однако радужные надежды не оправдались. Их величества часто аплодировали, в антрактах ласково беседовали с композитором и балетмейстером, но особого восторга не обнаружили: скорее вежливый интерес.

– Очень мило, – все, что сказал государь Петру Ильичу.

Тот был разочарован и огорчен до глубины души краткостью и сдержанность похвалы. Как же так – одно из любимейших его сочинений, поставленное в столь роскошной обстановке – и встретило такой холодный прием!

Первое представление на следующий день прошло не лучше. Красоты подробностей промелькнули незамеченными. Правда, и автора, и дирижера вызывали, но без настоящего увлечения. Холодность приема публики дала повод газетам радоваться неуспеху «Спящей красавицы» и на все лады порицать, глумиться над программой, над постановкой и над музыкой.

Разочарованный и подавленный Петр Ильич уехал в Москву, успев за недолгое пребывание там повздорить с Сафоновым. Конфликт начался из-за выбора нового профессора виолончельного класса на место умершего Фитценхагена.

– Вакансия должна быть занята виолончелистом Давыдовской школы. Нужно выбрать или Глена, или Бзуля, – непререкаемым тоном заявил Василий Ильич.

А между тем он прекрасно знал, что Петр Ильич желал бы видеть на этом месте Брандукова – прекрасного виолончелиста. Но о нем не было сказано ни слова. У Петра Ильича возникло ощущение, что Сафонов считает его кем-то вроде адъютанта при Музыкальном обществе, которому только сообщаются к сведению генеральские распоряжения. Глубоко оскорбленный, он все же попытался доказать, что Брандуков гораздо лучший музыкант, чем Глен и Бзуль, и консерватория только выиграет от его приглашения. Но Василий Ильич остался непреклонен.

– Брандукова я не возьму никогда! – отрезал он, даже не потрудившись объяснить причины своего решения.