Музыка души

– Я не могу обещать, что полюблю вас, но, во всяком случае, постараюсь быть для вас преданным другом.

Антонина Ивановна кивнула и с улыбкой, чуть наклонившись, мягко сжала его руку. Петр Ильич не мог не улыбнуться в ответ: все-таки она была чудесной девушкой, и от ее не рассуждающей привязанности теплело на душе. Он ведь собирался обзавестись семьей, так кандидатуры лучше, пожалуй, и не найти. Расстались они довольные друг другом.

Однако стоило вернуться домой, как Петра Ильича начали одолевать сомнения. Одно дело – думать о том, что надо бы жениться, и совсем другое – когда эта женитьба считай готовое дело. В тридцать семь лет, привыкнув жить холостяком и полностью распоряжаться своим временем, нелегко проститься со свободой, подстроиться под другого человека. Ведь это нужно менять весь строй жизни, стараться о благополучии связанного с тобой человека. Не сделал ли он ошибку? Может, не стоило так торопиться? Стало по-настоящему страшно и тоскливо.

***

Вплоть до июня продолжались свидания жениха и невесты. Свадьбу назначили на июль – по окончании Петрова поста. С внутренней робостью Петр Ильич известил об этом отца, прося его благословения. Илья Петрович пришел в восторг: он давно ждал, когда же сын решит жениться, и теперь, по его собственному выражению, старичок отец прыгал от радости. Знал бы он, какие сомнения грызли его сына! Его настроение менялось чуть ли не каждую минуту – то ему казалось, что он все делает правильно, то что совершает величайшую ошибку.

Тотчас же по окончании экзаменов в консерватории Петр Ильич поехал в гости к Шиловскому – в усадьбу Глебово Звенигородского уезда, чтобы приняться там за оперу. Ему предоставили отдельный прекрасно меблированный флигель – с фортепиано в полном его распоряжении, вдали от дома. Для Петра Ильича было крайне важно, чтобы никто его не только не видел, но и не слышал во время работы. Сочиняя, он имел привычку громко петь, и мысль, что это пение может кто-то услышать, очень мешала. И вот этих-то необходимых для работы условий не было бы у него в Каменке. Потому, охваченный нетерпеливой жаждой к работе, Петр Ильич пожертвовал возможностью повидаться с семьей сестры. Целый день он проводил в одиночестве за работой и только вечером появлялся в большом доме и виделся с хозяевами.

Исполненный глубочайшей благодарности к Надежде Филаретовне за материальную и моральную поддержку, Петр Ильич решил посвятить ей Четвертую симфонию, над которой как раз работал. С трепетом – по слухам фон Мекк никогда не соглашалась на посвящение ей каких бы то ни было сочинений – он попросил у нее разрешения. К его огромной радости Надежда Филаретовна согласилась, правда, оговорив, чтобы имени в посвящении не стояло. Так что на титульном листе он написал: «Моему лучшему другу». Фон Мекк действительно стала для него лучшим другом, благодетелем, спасительной рукой Провидения. Именно благодаря ее столь неожиданной, подоспевший в самый тяжелый момент помощи, Петр Ильич начал усматривать не пустую случайность в некоторых обстоятельствах, задумываться о Боге.

Плодотворная работа успокоила – в Москву он вернулся уже без тревоги, с полным убеждением, что женитьба есть необходимый для него шаг.

***

Шестого июля Петр Ильич рано встал, почти не спав ночью, взбудораженный предстоящей свадьбой. Венчание организовали скромное: без традиционных обрядов с выкупом невесты, проводами и благословением родителей – всего того, что Петр Ильич помнил по свадьбам своих сестер. Да и для кого устраивать пышный праздник? Родственников на свадьбе почти не было.

В сопровождении Котека и Анатолия Петр Ильич отправился на Малую Никитскую. Величественный бело-желтый храм святого Георгия Победоносца возвышался над окрестными домами. По булыжной мостовой спешили по своим делам москвичи, громыхали повозки, кричали извозчики:

– Посторонись! Зашибу!

В ветвях деревьев во дворе храма щебетали птицы. Москва жила обычной жизнью, не подозревая, что в судьбе одного из ее жителей в этот день происходили кардинальные перемены.

Тишина, прохлада и полумрак храма стали приятным контрастом к жаркой шумной улице. Будто отрезало всю суету, стоило лишь ступить за порог. Отец Димитрий, который был одним из профессоров консерватории, дружески улыбнулся Петру Ильичу, и тот кивнул в ответ. Пока Анатолий улаживал формальности, он прошелся по храму, встал перед большой иконой Богородицы. Казанская. Как та, которой когда-то благословила его тетушка Надежда Тимофеевна, его крестная. Он давно отвык молиться, а тут вдруг словно изнутри что-то толкнуло, и Петр Ильич, глядя в большие печальные глаза Божией Матери, просил вразумить и наставить.

– Петя, ты точно уверен, что правильно поступаешь? – раздался за его спиной голос Анатолия, заставив вздрогнуть.

Он решительно кивнул, хотя уверенности вовсе не чувствовал. Окинув его внимательным взглядом, Анатолий скептически хмыкнул, но больше ничего не сказал.