Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

В годы войны советские евреи играли ведущую роль в создании и распространении литературы мобилизации; стихотворение Фефера содержит в себе общий шаблон. Достаточно вспомнить названия многочисленных статей Эренбурга, которые выходили в «Красной звезде» и «Правде» в 1942 и 1943 годах, среди них – «Оправдание ненависти», «Им не жить» и «Убей!»[137]. Например, в «Оправдании ненависти» Эренбург описывает немецких солдат как «чудовищ» и «дикарей, снабженных всеми достижениями техники». В текст включены и генеалогия ненависти к врагу-немцу, и подстрекательство к ней, автор говорит: «Ненависть не далась нам легко. Мы ее оплатили городами и областями, сотнями тысяч человеческих жизней» [Эренбург 1943: 7]. У Эренбурга ненависть затмевает все прочие чувства: «“Смерть немецким оккупантам” – эти слова звучат, как клятва любви <…> Смерть каждого немца – это залог того, что дети Поволжья не узнают горя» [Эренбург 1943: 8]. Как и в стихотворении Фефера, принесенная «клятва» важна и в этом тексте, где она служит залогом предотвращения всякого будущего зла. Структурно этот нарратив состоит из последовательных шагов, причем каждый отрицает все предыдущее: (1) ненависть к врагу замещает осознание утраты; (2) ненависть связывается с любовью; (3) ненависть служит залогом будущего счастья. Например, Сергей, герой военного романа Эренбурга «Буря», физически ощущает ненависть к врагу, война преображает его тело: «война стала жизнью; все в нем воевало – кровь, желчь, дыхание» [Эренбург 1960: 290]. Другим примером может служить статья Эренбурга «Евреи», опубликованная в «Красной звезде» в 1942 году: робкий мужчина-еврей – в его советской инкарнации, то есть не студент иешивы, а студент-филолог, литературовед – на фронте становится отважным бойцом. Эренбург прибегает к риторическим вопросам, опровергая стереотипы касательно евреев, например, «Может быть, немцы думали, что евреи не ходят на лыжах?» [Эренбург 1942]. В этой статье евреи используют достижения техники, чтобы преодолеть природные преграды и одолеть соперника, в одиночку уничтожают фашистские танки. Другие писатели, как на идише, так и на русском, часто использовали описанный выше паттерн превращения героя в оружие. «Повесть о настоящем человеке» Б. Н. Полевого, опубликованная уже после войны, в 1946 году, – важный русскоязычный образец подобного жанра. В нем рассказана история летчика, потерявшего обе ноги, остающегося при этом истребителем и ощущающего полное слияние с машиной. «Повесть о настоящем человеке» Полевой написал за девятнадцать дней, под влиянием впечатлений от Нюрнбергского процесса, весной 1946 года[138].

В произведениях советских евреев, написанных в 1940-е и позже, упор сделан на ярость, ненависть, желание отомстить – в отличие от того, что вошло в канон литературы о холокосте на Западе. В «Я это видел» (впервые опубликовано в газете «Большевик» 23 января 1942 года) Сельвинский описывает семь тысяч трупов в танковом рву под Керчью; в последней строфе громко звучит тема отмщения:

Ров… Поэмой ли скажешь о нем?
Семь тысяч трупов.
Семиты… Славяне…
Да! Об этом нельзя словами:
Огнем! Только огнем!

[Сельвинский 1971, 1: 355]

Единственный язык, на котором можно говорить о массовых убийствах, это язык мести – таков основной мотив советской военной литературы на идише. В стихотворении Маркиша 1943 года «Дем йидишн шлахтман» («К еврейскому бойцу»), как и в поэме Сельвинского, боль жертв трансформируется в призыв к отмщению: «Ун блут аф але вегн шрайт: никоме!» («И кровь на всех путях кричит: отмщенье!») [Markish 1943а: З][139].

На Западе, напротив, гнев евреев принято было приглушать. Сравнивая варианты «Ночи» Э. Визеля на идише, французском и английском, Н. Сейдман показывает, что в оригинале более выпукло звучит тема мести. В тексте на идише выживших упрекают за то, что они не сумели отомстить; в переводах на французский и английский их хвалят за то, что они оказались выше отмщения [Seidman 2006][140]. Мотив мести впоследствии проник и в массовую культуру. В фильме К. Тарантино 2009 года «Бесславные ублюдки» призрак еврейского отмщения возвращается в фантазийно-целлулоидной форме[141].