Признание весомого вклада евреев в советский нарратив о войне – в том числе и в литературу о ненависти и мести – не отрицает того, что советские евреи одновременно являлись жертвами нацистского разрушения, и не значит, что в их сочинениях нет выразительных свидетельств о нацистском геноциде (подробнее об этом речь пойдет в Главе 4). Подход «или-или» приводит к еще одной форме категорического нарратива, который не отдает должного самовосприятию авторов и нюансам их текстов. Таким писателям, как Эренбург, Гроссман и Фефер, особенно важно было показать, что евреи не просто жертвы, они – героические бойцы, причем именно потому, что они евреи. В статье, опубликованной в 1942 году, Эренбург пишет: «Когда-то евреи мечтали об обетованной земле. Теперь у евреев есть обетованная земля: передний край»[142]
. В статье «Евреи» Эренбург старательно отрицает всяческие обвинения в том, что евреи отказываются нести свою долю военного бремени; в опровержение он говорит: «Евреи сражаются бок о бок с русскими, с украинцами, с белорусами» [Эренбург 1942].Добренко утверждает, что стихотворение Фефера «Клятва» (в русском варианте) это не просто литературная репрезентация; в нем прописан ритуал принесения клятвы верности массового читателя советской власти. По мнению Добренко, стихотворение содержит «грамматику» всего жанра клятвы, в котором написано бесчисленное множество других стихотворений, прозаических произведений и снято кинофильмов военного времени. В вариантах стихотворения как на русском, так и на идише показаны губительные последствия того, что поэт нарушит данное им слово. В тексте на идише сказано: «Пусть народ мой пронзит меня клинком презрения… ⁄ Пусть имя мое прозвучит на поверке позора ⁄ Пусть земля отторгнет прах моего тела» [Fefer 1943: 3]. В русском тексте приведен схожий перечень тяжких наказаний, однако завершается он повторением клятвы поэта на верность родине.
Что примечательно, Добренко ни слова не говорит о еврейском обрамлении стихотворения Фефера. В ответ на призыв Маркиша как к советскому гражданину, так и к еврею, Фефер приносит клятву как Советскому Союзу (в оригинале на идише – «дер ланд фун ди ратн», «земле советов»), так и «моему древнему народу» («майн уралтн фолк»), то есть евреям. Наличие двух адресатов совершенно неоспоримо:
[Fefer 1943: 3]
В русском переводе сохранены оба адресата – речь идет и об «отчизне», и о «народе древнейшем»[143]
.Прототипом клятвы поэта является 136-й псалом, начинающийся словами: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе». Историческое событие, вокруг которого построен псалом, – это уничтожение Иерусалима в 586 году до нашей эры и последующее вавилонское пленение – первая из череды катастроф в еврейской истории, причем в сознании традиционных евреев череда завершается «дем дритн хурбн», «третьим разрушением» – тем, что в СССР не принято было называть холокостом. В псалме захватчики требуют, чтобы пленники им пели. В ответ евреи обращают покорность в сопротивление. Начинается все с неуверенности: «Как нам петь песнь Господню на земле чужой?», за этим следует переход к действию, сперва – через воспоминание: «Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя». А завершается все пророчеством об уничтожении Вавилона, и радость отмщения изображается в устрашающем свете: «Дочь Вавилона, опустошительница! блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!» 136-й псалом строится вокруг обещания, данного поэтом, и перечисления последствий нарушения этого обещания.