Музыка из уходящего поезда. Еврейская литература в послереволюционной России

В поэме «Я это видел» Сельвинский пишет: «Кто вас увидел, отныне навеки ⁄ Все ваши раны в душе унесет». Раны отзываются болью в «Суде в Краснодаре». То, что поэт верит в услышанное, обусловлено именно тем, что он это видел, как будто во фразе «Я это видел» поставлено логическое ударение: «Я это видел»; теперь логическое ударение смещается – «Я это видел». Это видел именно я, и, соответственно, я этим помечен, ранен; жертвы вписали в меня свою боль, я к ней причастен, должен на нее откликаться, я вновь и уже являюсь частью этого сообщества. Прямо под поверхностью текста происходит нечто, напоминающее обрезание сердца во Второзаконии («Итак обрежьте крайнюю плоть сердца вашего» – Второзаконие 10:16). Я это видел, и крайняя плоть моего сердца обрезана; на мне теперь ваша рана, а значит, я не могу и не имею права испытывать жалости к палачам.

Увидев своими глазами последствия массового уничтожения евреев, поэт не в состоянии ощутить жалости ни к кому из сопричастных к подобным расправам. В поэме проводится непосредственная связь между религиозной принадлежностью и эмоциональным откликом на приговор. Собеседник поэта, корреспондент, говорит ему, что тот, «как христианин… должен пожалеть сейчас вот этих». Изумительный ответ поэта, которым поэма и заканчивается, стоит процитировать полностью:

Немыслимая боль, как от удара,
На миг оборвала мое дыханье —
И тошнота под горло <…>
– Уходите!
Христианин опешил.
– У-хо-ди-те!
Благодарите бога, что никто
На слышал этой фразы.
Ну! Ступайте!
Мне очень жалко вашего Христа

[Сельвинский 1947: 155].

В строке «христианин опешил» поэт называет собеседника христианином, что по контрасту подразумевает, что сам он – не христианин. Причем жалеет он не приговоренных к смерти обвиняемых, а именно Христа. Кроме того, стоит отдельно отметить местоимение «вашего». Строку про «вашего Христа» можно счесть еврейским откликом: тем самым поэт обозначает себя как еврея. Однако можно ее счесть и советско-атеистическим откликом на призыв к христианскому состраданию: при этом выше Сельвинский не упоминает Россию, СССР, Сталина или коммунизм; присутствует лишь контраст между христианами и нехристианами. Отрицание Христа и отрицание милосердия к злодеям – это в равной степени и советский, и еврейский отклик на массовые убийства тех, кого в Советском Союзе не принято было называть евреями.

Сон во сне

«Кандава» (в заглавие вынесено название латвийского городка) – последняя и самая важная из триады поэм, написанных Сельвинским в 1940-е годы в качестве отклика на уничтожение евреев. В этом произведении, опубликованном в 1947 году, поэт подает себя одновременно и как еврея – жертву нацистского геноцида, и как победоносного советско-еврейского офицера, который принимает в Кандаве капитуляцию немцев. В мае 1945 года Сельвинский действительно участвовал в этой церемонии в качестве советского офицера[174]. В поэме удивительным образом совмещаются рассказ о воинской победе и о еврейском кошмаре – лагере смерти.

Мне снился накануне сон: иду
С женою рядом где-то в Освенциме
Или в Майданеке.
Иду пред строем
Фашистских серо-голубых солдат

[Сельвинский 1947: 209].

«Мириады ненавистных глаз – презрительных, насмешливых, злорадных, а то и просто любопытных» смотрят, как поэт с женою идут на смерть. В первой строфе ставится вопрос о связи между лагерями смерти и Кандавой. Однако в следующей строфе ответа не дается, вместо этого вводится еще один пласт повествования – сцена из детства поэта. Он вспоминает, как мальчиком пытался понять, насколько может задержать дыхание; раздел завершается философскими рассуждениями о том, что сон может причинить реальные страдания. Первая часть поэмы заканчивается так:

Так если есть «пейзаж души» и карта,
Где можно бы его изобразить —
Отметьте на моей: «Майданек»

[Сельвинский 1947: 211].