Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

«Материализация» музыки постепенно превратила капеллу в дорогой инструмент придворной репрезентации, а композитора-капельмейстера – в высокооплачиваемого специалиста. Однако этот процесс был нелегким, потому что музыкальную продукцию трудно было измерить при помощи материального эквивалента. Живописное полотно или архитектурное сооружение, или даже стихотворение, написанное в честь знатного лица, имели вполне конкретную функцию (причем подразумевалось длительное использование в этой функции). А значит, художники и поэты, оформляя материал в некие устойчивые формы, создавали эквивалент тем рассчитанным на долгие годы отношениям, какие связывали патрона и клиента. Напротив, музыка как эфемерное акустическое событие не обладала подобной устойчивостью. То единственное, что придавало ей определенное постоянство, – это существование самой институции капеллы. Только объединение результатов музыкального творчества в «собраниях произведений», то есть в рукописях, способно было создать подобный материальный эквивалент. Развитие издательской практики в итоге позволило демонстрировать музыкальный патронаж перед всем светом (например, при помощи посвящений), но это произошло уже в ту пору, когда расходы на музыкальное меценатство выросли во много раз. XV век в истории музыки можно обозначить не только как столетие институционализации, но и как столетие материализации музыкальных достижений. Говоря о деятельности Дюфаи в папской капелле, нельзя указать ни единого случая, когда бы он получил плату за достижения в области композиции. Вознаграждение осуществлялось исключительно в форме особых знаков внимания (например, ценные подарки). Жиль Беншуа, пользовавшийся особым расположением бургундского двора, 29 мая 1438 года получил вознаграждение за не дошедшую до наших времен книгу, содержавшую «Passions en nouvelles manieres» («Страсти в новой манере») [Marix 1939: 180]. Независимо от ответа на вопрос, что могло скрываться под этим заглавием, остается неясным, кто именно получил плату – композитор или переписчик. В течение XV столетия указания постепенно делались более внятными. Агент Эрколе I, которому в 1502 году было поручено заполучить Жоскена в Феррару, отмечал не только его высокие финансовые требования, но и то обстоятельство, что плата еще не гарантировала скорых результатов оплачиваемой деятельности, то есть создания музыкальных композиций[33]. Пьер Сандрен (умер в 1560 году) в документах королевской капеллы за 1557 год недвусмысленно обозначен как compositeur. Томас Таллис (умер в 1585 году) получил в 1557 году от королевы Марии I выгодный договор аренды на имение в Кенте (вместе с Ричардом Бауэром), а когда и этого оказалось недостаточно, Елизавета I в 1575 году прибегла к крайнему средству, чтобы материализовать музыкальные композиции: она даровала Таллису и его ученику Уильяму Бёрду привилегию печатания; тем самым им были обеспечены будущие доходы. Институт патронажа распространил свое влияние даже на посмертную славу композитора – важный новый концепт, подразумевавший, что «произведения» способны преодолеть власть времени. На могильной плите Георга Слатконии в соборе Святого Стефана в Вене начертано: caesaris archimusicus («верховный музыкант императора») – весьма своеобразный титул, которого в Вене был удостоен также Генрих Финк.

Материализация музыкальных достижений влекла за собой не только социальные последствия для всех, кто участвовал в создании и исполнении музыки. Важно, что и в этом плане музыка уподобилась другим искусствам. Одним из следствий материализации было то, что покровители музыкантов желали видеть подтверждение своим затратам в результатах творчества. Речь шла как об особом совершенстве исполнения, так и об особом совершенстве исполняемого. Оба этих аспекта стали обязательными составляющими в системе продуцирования музыки. Встречаются немногочисленные, зато выразительные случаи, когда плод трудов музыканта оберегался заказчиком как нечто сокровенное (так было, например, с выполненными Лассо переложениями на музыку покаянных псалмов). Гораздо чаще плод трудов обнародовался, в том числе посредством печатания; такое распространение не только поддерживало славу заказчика, но и вызывало рост внимания к институции, давшей соответствующий заказ. С одной стороны, капелла была инструментом эксклюзивной самопрезентации той или иной династии, с другой стороны – инструментом налаживания связей в европейских масштабах. Если в XV веке подобное развитие связей осуществлялось благодаря мобильности клерикальных элит, то в XVI веке решающее значение приобрела мобильность репертуара, для распространения которого была выработана особая система, до сих пор толком не изученная.