Читаем Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики полностью

Как демонстрирует этот пример, взаимосвязь жанра и музыкального произведения с самого начала имела характер парадокса. Жанровое нормирование вело к тому, что индивидуально-художественное начало оттеснялось на задний план, и в то же время именно жанровое нормирование могло способствовать подчеркиванию художественного начала, при полном соблюдении норм. В этом смысле важной предпосылкой было то обстоятельство, что уже на самой ранней фазе такой дифференциации, в первых десятилетиях XV века, для каждого жанра были разработаны свои особенности композиции, притом с такой степенью изощренности, какая и не снилась Иоанну Тинкторису – ученому, в более позднюю эпоху пытавшемуся выстроить иерархию жанров в своем труде «Terminorum musicae diffinitorium» (это был первый в истории музыкальный словарь, напечатан он был в 1494 году, но составлен двумя десятилетиями раньше); Тинкторис предложил различать мессу, мотет и шансон исключительно по их длине (следовательно, это было лишь грубое, поверхностное различение), тем самым привязав их к трем стилям: пению большому (cantus magnus), среднему (mediocris) и малому (parvus) [Tinctoris 1494][52]. Нельзя не отметить, что в интересующее нас время жанровые нормы создавались лишь имплицитным путем, в самих произведениях или ряде произведений, а не эксплицитно, не в письменном своде правил. Подобная самореференциальность музыки, как и потенциал, стоящий за этим явлением, еще сильнее затрудняет задачу определения соотношений между жанром и музыкальным произведением в начале XV века. Если воспользоваться формулировкой Э. Гомбриха, можно сказать, что в каждом отдельном случае нелегко установить конкретное соотношение нормы и формы [Gombrich 1963]. Приведем следующий пример: нормы изоритмического мотета были достаточно строгими, однако соблюдение этих норм можно было подчеркнуть многими различными способами. Джон Данстейбл преобразовал общую композиционную норму в норму индивидуальную, воплотив ее в целом ряде композиций, вариативно соотносящихся одна с другой, однако идентичных в главной своей идее, ибо все одни выдержаны в одних и тех же пропорциях. Гийом Дюфаи, напротив, считал основную идею чем-то весьма растяжимым и в каждом произведении определял норму заново, создавая новые пропорции и структуры, результатом чего явился ряд произведений крайне разнородных, контрастирующих между собой, так что единство всего этого ряда рождается из оппозиций. Оба этих приема (их можно рассматривать как взаимодополнительные уже потому, что в первой половине XV века мы не встречаем других явлений, с ними сопоставимых) наводят на размышления об утонченно дифференцированном, но притом осмысляемом лишь имплицитно понятии жанра. Кроме того, они свидетельствуют об известной склонности к систематизму, проявлявшейся в том, каким образом композиторы опробовали те возможности, которые предоставлял им сам жанр.

Если мы утверждаем, что жанровые нормы заключены в самих произведениях, что в них же совершается осмысление этих норм, что произведения сами начинают выглядеть чем-то нормативным, то встает вопрос, какое значение имела музыкальная литература как носитель музыкальной памяти. В действительности вся эта быстрая дифференциация, возникновение большого спектра музыкальных жанров происходит параллельно с тем обозначившимся около 1400 года расцветом записывания, о котором мы уже говорили. Рукописи, возникшие в первых десятилетиях XV века, являются в том числе зеркалом жанрового мышления. Это функция принципиально новая, в рукописях XIV века она различима разве что в зачатках, обязательной она станет гораздо позже и сохранит такое свойство надолго, также в эру книгопечатания. Стало быть, к важным свойствам того понимания жанра, какое складывалось между 1400-м и 1440-м годами, принадлежало следующее: заново определившийся тип музыкальной рукописи не в последнюю очередь служил рефлексии над тем, что такое жанр, пускай рефлексия эта могла осуществляться самими разными способами. Объединяющим моментом для всех этих манускриптов является высокая степень осознанности, с какой их создатели подходили к указанному вопросу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антология исследований культуры. Символическое поле культуры
Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Антология составлена талантливым культурологом Л.А. Мостовой (3.02.1949–30.12.2000), внесшей свой вклад в развитие культурологии. Книга знакомит читателя с антропологической традицией изучения культуры, в ней представлены переводы оригинальных текстов Э. Уоллеса, Р. Линтона, А. Хэллоуэла, Г. Бейтсона, Л. Уайта, Б. Уорфа, Д. Аберле, А. Мартине, Р. Нидхэма, Дж. Гринберга, раскрывающие ключевые проблемы культурологии: понятие культуры, концепцию науки о культуре, типологию и динамику культуры и методы ее интерпретации, символическое поле культуры, личность в пространстве культуры, язык и культурная реальность, исследование мифологии и фольклора, сакральное в культуре.Широкий круг освещаемых в данном издании проблем способен обеспечить более высокий уровень культурологических исследований.Издание адресовано преподавателям, аспирантам, студентам, всем, интересующимся проблемами культуры.

Коллектив авторов , Любовь Александровна Мостова

Культурология