Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

Не случайно, пожалуй, что именно у Окегема мы обнаруживаем расширение принципа интертекстуальности за пределы музыкального текста. Вспомним, что сначала интертекстуальность затронула процессы, имевшие отношение к cantus firmus: благодаря ей cantus firmus был возведен в ранг художественного явления, а хоральные мелодии были заменены светскими. Но в итоге подобный прием сделался представим и осуществим также вне техники cantus firmus – он начал определять способы публикации и даже способы оформления. В уже упоминавшемся «Кодексе Киджи» (пример особенно ранний) месса Окегема «Au travail suis» («Я в печали») вопроизведена в сопровождении миниатюр, среди которых представлен селянин за работой и еще какой-то человек, присевший справить нужду, – таким образом, благодаря соотнесению картинок с текстом возможные интертекстуальные прочтения дополняются прочтением специфически визуальным, в данном случае даже обсценным (рис. 16).

В третьем десятилетии XVI века формы проявления интертекстуальности в музыкальной композиции обогатились еще одним измерением. Случилось это тогда, когда вместо светской песни за основу мессы стали брать мотет (вероятно, это тоже было веянием Реформации). Тем самым впервые ясно разделились сферы сакрального и секулярного, в чем можно видеть процесс диверсификации понятия музыки. Но плоды такого нововведения оказались совсем иными: вместо предполагавшейся ясности возникла перенасыщенная интертекстуальность. Месса-пародия (не вполне удачное определение, впрочем, подкрепляемое отдельными примерами), то есть месса, в которую включалось ранее существовавшее многоголосное произведение, в конце XVI века, пока она еще не лишилась своего ранга[62], могла приобретать характер музыкального кунштюка. Мессы в таких случаях становились не просто музыкой о музыке, но и музыкой о «музыке о музыке». Такие произведения нередко носили отпечаток монументальной амбициозности. Монтеверди еще в 1610 году мог сочетать свою «Вечерню Пресвятой Девы Марии», образцовое произведение нового склада, с мессой, написанной на основе мотета Гомберта и, казалось бы, призванной сформулировать интертекстуальную парадигму по образцу старинного склада. Императорский придворный капельмейстер Якобус Вает положил в основу мессы «Vitam quae faciunt beatiorum» («То, что делает жизнь блаженной»), написанной им в Вене, свой собственный мотет, однако мотет этот был сочинен по образцу Орландо Лассо («Tityre, tu patule…» («Титир, ты, лежа в тени…»)). Таким образом, месса стала музыкой о собственной музыке, притом что эта «собственная» музыка уже была музыкой о чужой музыке; кроме того, имело место нарушение жанровых границ. Столь усложненный творческий метод, раскрывающий новые идентичности под знаком репрезентативной тотальности (так же организованы картины Арчимбольдо, тоже работавшего при императорском дворе: это фигуры, составленные из плодов, цветов и разных предметов), вовсе не был какой-то тайной, совершенно напротив. Баварский посланник при императорском дворе Георг Зигмунд Зельд в 1559 году не без гордости сообщал в Мюнхен следующее: слушая в Хофбурге мессу Ваета, которая ему «поистине весьма понравилась» и «предмет» которой «звучит у него в ушах», он «не сразу» опознал произведение баварского придворного капельмейстера, положенное в ее основу, но наконец он это обнаружил. Как замечает Зельд, Вает в своем мотете «желал подражать» Лассо, а месса «сочинена на оба сии мотета»[63]. Подобные формы интертекстуальности подвергались критике в свете решений Тридентского собора и набиравшей силу Римско-католической контрреформации, так как предполагалось, что существует дисбаланс и даже противоречие между композиторской индивидуальностью и требованиями церковного обряда. Однако в таких прениях можно видеть еще один знак того, насколько осознанно современники подмечали и осмысляли имплицитную реализацию композиторской индивидуальности.

Рис. 16. Йоханнес Окегем. Месса «Au travail suis», Ватикан, Апостольская библиотека Ватикана (Biblioteca Apostolica Vaticana, шифр: Ms. Chigi. C.VIII.234, f. 89v.), пергамент, 36,3 × 27,8 см. – На листе записано начало мессы Окегема «Au travail suis», за основу которой (то есть cantus firmus) взято рондо, принадлежащее Барбинганту или самому Окегему. Рукопись, датируемая временем около 1500 года и, вероятно, созданная в габсбургских Нидерландах, содержит целый ряд затейливых, иногда гротескных соотнесений между текстом и картинками.