Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

Творчество Ваета является примером того, что интертекстуальность как фигура мысли имела особое значение для мессы, однако не для нее одной. Сочетание интертекстуального метода и неповторимой композиторской индивидуальности присутствует и в других жанрах: в мотете, малых литургических произведениях, шансон, а особенно в мадригале. Эксцентрически резкий отпечаток неповторимой характерности в римских мотетах Дюфаи 1430-х годов тоже связан с их подчеркнутой интертекстуальностью. В своем произведении по случаю коронации папы Евгения IV, состоявшейся 11 марта 1431 года («Ecclesie militantis»), композитор не только использовал совершенно нетипичное для тогдашней музыки пятиголосие, но и соединил пять разных латинских текстов. При этом в двух тенорах – необычным для литургии образом – антифон вечерни перед первым адвентом сочетается с «Magnificat» вечерни праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. Оба этих текста порождают конкретный смысл, соотносимый с новым папой (слова «Ecce nomen domini: Gabriel»[64] намекают на светское имя папы Евгения IV – Габриэле Кондульмер); они символически отождествляют начало нового понтификата с началом церковного года и праздником Благовещения. В результате тесного интертекстуального переплетения всех голосов возникло, таким образом, прежде небывалое музыкальное произведение, отмеченное неповторимой индивидуальностью, причем именно все тексты вместе – пять словесных и пять музыкальных (со всеми вообразимыми импликациями) – оказались в состоянии создать многогранный текст произведения. Переложение покаянного псалма «Miserere», выполненное Жоскеном в 1503 году для Эрколе I д’Эсте, стало не только одним из монументальнейших мотетов Ренессанса. Своеобразие этого мотета, состоящего из 21 раздела (3 х 7), между которыми всегда звучит возглас «Miserere», восходит к псалмической медитации Джироламо Савонаролы, который и после своей казни (1498) продолжал оставаться важной фигурой для феррарских герцогов д’Эсте[65]. Однако связь мотета Жоскена с претекстом Савонаролы – это не просто специфический случай интертекстуальности. Здесь отчетливо различимо, что статус композиции изменился: она перестала быть всего-навсего озвучиванием, она сама приобрела статус псалмического размышления. Стало быть, сочиненная Жоскеном музыка, беспримерное произведение искусства, соучаствует в акте истолкования и придает ему особую настоятельность и современность. Благодаря подобной форме интертекстуальности в жанре мотета, как и в случае с мессой, происходила плюрализация, которая, выразившись в отдельных шедеврах, не осталась без последствий для понимания музыки в целом. В частности, указанному примеру незамедлительно последовал Томас Штольцер в своих четырех монументальных немецких мотетах на тексты псалмов.

Интертекстуальности как форме мышления сопричастна также шансон XV века; это касается даже периода больших перемен, совершившихся около 1500 года (отказ от formes fixes, то есть от определяющей роли поэтических образцов, и обращение к свободным формам). Также в мадригале, буквально покорившем Европу начиная с конца 1530-х годов, интертекстуальность как фигура мысли приобретает центральное значение – это одинаково справедливо и для Костанцо Фесты, и для Карло Джезуальдо да Венозы. Один из ранних протагонистов в этой области, Якоб Аркадельт, пока еще выходец с севера, работал во Флоренции и Риме, а первая книга его мадригалов на четыре голоса вышла в 1539 году в Венеции [Arcadelt 1539]. То, что на титуле книги значился порядковый номер, произошло, очевидно, не без учета ориентации на издания месс и мотетов. Тем самым интертекстуальность заявляла о себе даже в модусе публикации: если в первой половине XVI века еще было принято дебютировать в печати с книгой мотетов, то во второй половине столетия вошло в обычай печатать в качестве opus primum книгу мадригалов. Эта традиция не прерывалась вплоть до композиторов, обучавшихся у Габриели в Венеции и опубликовавших свои мадригалы около 1600 года (среди них был и Генрих Шютц); лишь после того традиция внезапно сошла на нет. Один из знаменитейших мадригалов из первой книги Аркадельта – «Il bianco e dolce cigno», песнь умирающего в одиночестве лебедя, пользовавшаяся в XVI веке неизменной любовью. Вообще первая книга мадригалов Аркадельта стала самой успешной в истории, ее перепечатывали еще в 1654 году, а в общей сложности она выдержала 36 изданий. Орацио Векки в 1589 году (спустя 50 лет после первой публикации) дополнил мадригал об умирающем лебеде пятым голосом. Тем самым он продемонстрировал, что историческая дистанция может быть снята путем творческого преобразования произведения. Еще в 1629 году – во всех отношениях с большим запозданием – тот же мадригал послужил основой мессы-пародии. Таким образом, мадригал Аркадельта стал тем ориентиром, к которому все время обращались композиторы; для них его существование было своеобразным вызовом, не исчезающим и постоянно актуализируемым.