Музыка Ренессанса. Мечты и жизнь одной культурной практики

Произошедшее с 1420 по 1430 год упрощение системы записи было сопряжено еще с одной переменой. На протяжении XIV века ноты мензуральной нотации имели черные головки; в определенных ситуациях (для обозначения таких особенностей, как смена мензуры) использовались красные ноты. В первой трети XV века техника записи изменилась: ноты стали «белыми», то есть они имели черный контур, внутри не заполненный, а вместо закрашивания красной краской теперь перешли к закрашиванию черной. Если исследователи вообще задавались вопросом о причинах подобных изменений, то связывали их со сменой материала (бумага вместо пергамента). Однако применительно к XV веку говорить о внезапном отказе от пергамента не приходится. Можно предположить, что за модификацией знаков, которая едва ли случайно совпала с многочисленными другими изменениями, упомянутыми ранее (прежде всего с «бумом» в области записывания музыки, а также с узаконением французского способа нотации), опять-таки скрывается некий переворот в системе восприятия. Отдельная нота – это теперь уже не черная плоскость, а ограниченное контуром тело. Новое отношение к линии, призванной очерчивать результат творческого достижения, сыграло свою роль в истории живописи; к данному вопросу обращался в том числе Альберти. С этим связано и новое понимание графического знака как такового. Ченнини и Гиберти рассуждают о линии как основе рисунка (disegno), Альберти видит в ней несущий элемент структуры [Alberti 1973: 11 et pass.]. Деятельность композитора отныне должна была сообразовываться с порядком таких знаков, ограниченных линиями: сделавшись телами, они получили новую функцию в звуковом пространстве. Нотные знаки обретают границы – подобно фигурам на картине. Нотное письмо материализуется в качественно новой степени, и это важно учитывать не только при разговоре о музыкальном произведении. Дело в том, что нотное письмо теперь приобретает новое качество и благодаря тому окончательно отделяется от обычного письма, передающего слова языка, – что, впрочем, шло вразрез с намерениями изобретателей нотации, живших в IX веке.

Musica mensurabilis ориентировалась на отдельный голос, и его роль в процессе письменного фиксирования музыки в XV–XVI веках не подвергалась сомнению. Таким образом, музыкальное произведение складывалось из фрагментарных составных частей, отдельных голосов, которые, следовательно, могли и обязаны были обладать высокой степенью автономности. Однако это проистекало из такого способа создания музыкальной композиции, который в целом основывался на идее, что соединение нескольких голосов осуществляется по принципу punctus contra punctum, то есть как контрапункт. А это значит, что музыкальное произведение было по-своему связано с той областью человеческого опыта, которой обязана своим происхождением прямая перспектива в живописи. Составные части изображенного соотносились с воображаемым зрителем, они на него центрировались. В музыке роль зрителя переходит к слушателю. Существование последнего как особой инстанции осознается около 1400 года; роль слушателя вполне мог перенимать сам певец. Слушатель заново соединяет разделенные голоса, он являет собой словно бы «точку схода» музыкального события, которое в конечном счете (отчетливее всего в подготовке и снятии диссонансов) ориентируется на его ожидания. Это с физической наглядностью демонстрирует «книга для хора», в которой все голоса, записанные по отдельности, объединяются на двух смежных страницах. Возникшая лишь в XVI веке письменная партитура (в ней то, что звучит одновременно, записывается одно под другим) означала расставание с многоголосным складом, в котором – по крайней мере в идеале – отсутствовала иерархия значений.