Игнат с первого взгляда понял, что Светлана мертва. Она лежала на полу, подогнув одну ногу и вытянув другую, в рваном чулке. Руки ее были скрючены, спрятаны под тело, шея вывернута. Мертвые глаза смотрели с удивлением, словно Света до сих пор не могла поверить, что случившееся произошло, и именно с ней.
Плохо.
Второй труп. И тот, кто идет по следу шкатулки, останавливаться не собирается. Игнат вышел и прикрыл дверь, рыжую отправил вниз, хотел вообще сказать, чтобы она домой ехала, но передумал: пусть уж на глазах будет, а то мало ли…Полиция прибыла быстро, и «Скорая» тоже. Констатировали смерть.
Конечно, медицинское заключение будет сделано позже, но… да, с довольно высокой долей уверенности можно сказать, что нож в груди – достаточно явная и веская причина.
Игната допросили.
И Ксюшу.
И прочих соседей, включая старушку с вязаньем, которая вдруг стала глухой, слепой и полубезумной. Она громко что-то говорила, путаясь в словах, отмахивалась и то и дело повторяла, что ничего не слышала. Вообще, никто здесь, несмотря на тонкие перегородки, ничего не слышал.
Когда полиция убралась, Игнат к старушке подошел, открыл бумажник, вытащил тысячную купюру и спросил:
– Кто еще приходил к Светлане?
– Ась? – Старушка на купюру покосилась, но из образа полубезумной не вышла.
– Я не из полиции, мне просто надо знать. Ответите, дам еще столько же.
– Идем, – подобрав вязанье, которое, как подозревал Игнат, являлось частью образа, старуха бодро заковыляла по коридору. Жила она в крохотной комнатушке, вовсе лишенной окон, в компании столь же древней, частично пооблезшей кошки, которая к появлению гостей отнеслась с полнейшим равнодушием.
Хвост – и тот у нее не шелохнулся.
– Садись, – велела старушка совсем иным тоном. – И ты тоже, девка. Нечего в дверях маяться.
Ксюша послушно присела на старенький табурет, клеенкой обтянутый. В комнате было чисто, лишь на старом пледе виднелись клочья кошачьей шерсти.
– Издохнет скоро, – старуха села на топчан. – И я следом. Так чего тебе про Светку рассказать?
Она протянула руку, и купюра исчезла в ее широком рукаве.
– А все, что знаешь.
– Я много знаю.
Вовсе не слепая она. Яркие глаза, живые, и лицо, несмотря на морщины, хранит следы былой красоты.
– Может, и про отца ее вспомнишь?
– Может, и вспомню, – согласилась старуха. Она вытащила трубку и кисет. – Только это дороже станет.
– Договоримся.
Чутье Игнату подсказывало, что этот свидетель будет из числа полезных.