Музыканты в зеркале медицины

Шопен также был настроен оптимистично и 7 марта написал Юлиану Фонтане: «Обними Яна и скажи ему… что я немного кашляю только рано утром и меня уже не считают чахоточным. Я не пью ни кофе, ни вина, только молоко, постоянно пребываю в тепле и выгляжу, как девица». Эти строки показывают, что план лечения, выработанный Ковьером, предусматривал в основном диетические, гидротерапевтические и медикаментозные мероприятия, которые наряду со строгим постельным режимом должны были нормализовать состояние сильно ослабленного пациента. Об этом свидетельствует также письмо Шопена Гжимале от 12 марта: «Состояние моего здоровья улучшается с каждым днем. Вытяжной пластырь, диета, пилюли, ванны и, самое главное, бесконечная забота моего ангела (Жорж Санд — прим. автора) поставили меня на ноги, пока, правда, немного худые». Он постоянно с благодарностью пишет о самопожертвовании своего «ангела». В этом смысле характерны следующие строки того же письма, посвященные ужасному времени в Вальдемосе: «Ей пришлось одной ухаживать за мной, ибо избави нас Бог от тамошних врачей! Она стелила мою постель, убирала в комнате, готовила лекарства и отказалась ради меня от всего». Непрофессионализм врачей на Мальорке, судя по всему, действительно был ужасен, потому что из книги Жорж Санд «Зима на Мальорке» мы узнаем об ассистенте одного из этих врачей, который был настолько нечистоплотен, что Шопен ни разу не позволил ему послушать себе пульс!

Через несколько недель недуг Шопена заметно отступил. У него улучшился аппетит, и он с удовлетворением констатировал устойчивое прибавление веса, о чем уже в конце марта писал Фонтане: «Мне намного лучше, я начинаю играть, есть, ходить и говорить, как все остальные люди». Примерно так же он выразился и в письме к Гжимале. Все это свидетельствует о том, что тяжелому состоянию на Мальорке в значительной степени способствовали отрицательные психические переживания, вызванные унижениями, глубоко ранившими его душу. Теперь он находился в приятном окружении, вновь обрел духовные интересы, будь то идеи музыкальных композиций или участие в работе Жорж Санд, которая в Марселе занималась очень интересным исследованием о Гете, Байроне и польском поэте Мицкевиче. Улучшение состояния Шопена носило устойчивый характер, и в конце концов он окреп настолько, что в мае решился даже совершить экскурсию в Геную, которую перенес на удивление хорошо, несмотря на шторм, настигший их на обратном пути. Единственным душевным потрясением за эти три месяца в Марселе стало для Шопена известие о смерти его друга, певца Адольфа Нурри, который добровольно ушел из жизни в Неаполе. Во время заупокойной мессы Шопен сам играл на органе.

И вот в конце мая доктор Ковьер разрешил продолжить путешествие в Париж с тем, однако, строгай условием, что лето 1839 года Шопен проведет в Ноане, имении Жорж Санд в провинции Берри. Когда 1 июня они прибыли в Ноан, встречать их приехали все соседи, большинство из которых видели нового гостя, знаменитого Фредерика Шопена, впервые. На него же самого, после неописуемых страданий последних месяцев, за высокими деревьями похожего на парк сада вокруг этого уютного сельского дома снизошел, наконец, благотворный и немного грустный мир.

Ноан. Разлука

Учитывая состояние здоровья Шопена, соответствующее хронической стадии заболевания, в Ноане его лечением занялся деревенский доктор Гюстав Папе, домашний врач и друг Жорж Санд. Папе был весьма зажиточным человеком и лечил только бедняков и своих друзей. Он отнесся к Шопену с необычайным участием и заботой. После первого обследования он успокоил Жорж Санд, сообщив ей о том, что у пациента нет никаких признаков легочного заболевания, а имеется всего лишь незначительное хроническое воспаление гортани. Трудно предположить, что Папе не был убежден в наличии у Шопена туберкулеза легких, и поэтому столь безобидный диагноз объясняется, по всей видимости, его желанием успокоить хозяйку Ноана. Ведь тихая сельская жизнь, вновь обретенная радость труда и прогрессирующее выздоровление Шопена являлись достаточными основаниями для того, чтобы оптимистически смотреть в будущее. В первый раз в жизни у Шопена появилось что-то наподобие собственного дома, в котором он чувствовал себя защищенным. Он много гулял, усердно музицировал и участвовал в развлечении, заключавшемся в спектаклях импровизированного на скорую руку театра, где он мог вновь, как в юности, проявить свои таланты имитатора и актера.