Музыканты в зеркале медицины

После того как доктор Папе, по словам Жорж Санд, «тщательно прослушав и простукав» Шопена, признал, что все его внутренние органы здоровы, она утратила доверие к этому врачу. Шопен же обратился к доктору Молену, гомеопату, пользовавшемуся его особым доверием. В это время основоположник гомеопатической школы Самуил Ганеман жил в Париже и популярность этого направления медицины достигла во французской столице высшей точки, хотя серьезные врачи, такие, например, как Габриель Андраль, сомневались в том, что разведение полезного лекарства до бесконечно малых концентраций повышает его эффективность. Однако в творческих кругах об этих разногласиях ничего не было известно и вера в гомеопатию не только не была поколеблена, но, с началом увлечения магнетизмом, даже укрепилась. Магнетические методы лечения весьма успешно применялись в то время в Париже, причем в наибольшей мере на этой ниве преуспел шарлатан Корефф. Даже если эти методы и не могли объективно ничего исправить, то они, по крайней мере, и не приносили вреда, чего совсем нельзя сказать о парижской школе Бруссе с лечением голодом и массивными кровопусканиями. Есть основания полагать, что назначенные Моленом лечебные мероприятия все же приносили какое-то облегчение — в противном случае Шопен и Жорж Санд едва ли столь часто стали бы прибегать к его помощи. Наскоро составленные записки, которые приносили Молену посыльные вплоть до 1848 года, были примерно такого содержания: «Дорогой доктор, пожалуйста, загляните к Шопену. У него не такой тяжелый кризис, как в прошлом году, но он сильно страдает от кашля и удушья» или «Дорогой доктор, Шопен страшно простудился и уже два дня кашляет самым ужасным образом. Принесите что-нибудь, что облегчит его страдания и приходите сегодня с утра!». Бывало, что и сам больной царапал несколько слов на клочке бумаги послание доктору Молену: «Дорогой доктор, будьте так добры и придите ко мне. Мне плохо». Мы не знаем, какие лекарства назначал своему пациенту доктор Молен, но, судя по всему, он не отменил опиумных капель, как средства от кашля. Об этом можно судить по двум фрагментам из писем. Письмо к Жорж Санд от 26 ноября 1843 года: «Мне кажется, что это лекарство слишком меня расслабляет; я попрошу у Молена другое». Этот фрагмент подтверждает, что доктор Молен уже в это время консультировал Шопена. А в записке к доктору Молену Жорж Санд написала: «Доктор, мы просим Вас о помощи. Сегодня г-н Шопен послал за бутылочкой своего лекарства, но аптекарь отказываемся ее налить без Вашего разрешения».

Летом 1845 года Шопен написал несколько мазурок и баркаролу ор. 60, в которых нет и намека на предчувствие смерти — напротив, эти произведения насквозь пронизывает радость жизни. Четкий ритмический рисунок и название последнего их этих произведений, побуждают к попыткам разглядеть за музыкой живописные образы, например, взмахи весел, но это вопрос субъективного восприятия. На самом же деле нам известно так же мало о мотивах композиций Шопена, как и о самом процессе его творчества. Если верить Жорж Санд, то его творческая «технология» была полна мук и сомнений: «Творческий процесс протекал у Шопена непосредственно и таинственно. Идеи приходили к нему непрошено и внезапно когда он сидел за роялем, или начинали звучать в его мозгу во время прогулки и ему приходилось спешить домой, чтобы озвучить их на инструменте. Затем начиналась кропотливая работа, которую мне не раз приходилось наблюдать: ряд усилий, сомнений, нетерпеливых попыток воспроизвести и записать какие-то подробности подсказанного внутренним слухом… Он на целые дни запирался в своей комнате, плакал, бегал взад и вперед, ломал перья, сотни раз повторял и менял один и тот же такт… Вот так он мог потратить шесть недель на одну страницу, чтобы, в конце концов, записать ее в том же виде, в котором наскоро набросал ее в первый день». Если отбросить поэтические детали, то создается впечатление, что Шопен относился к своему творчеству весьма критически, постоянно подвергая сомнению уже созданное.