Музыканты в зеркале медицины

Столь прекрасного лета, как в 1846 году, в Ноане не помнили уже давно, и Шопен, казалось, чувствовал себя в полном соответствии с этим, хотя в большинстве случаев ощущал себя слишком слабым для того, чтобы принимать участие в прогулках в окрестностях замка. «Я не принимал в этом участия, потому что такие развлечения утомляют меня больше, чем они того стоят», — писал он 11 октября 1846 года родным в Варшаву. Похоже, что он с определенной тревогой ожидал грядущей зимы, как это видно из того же письма: «Сейчас я чувствую себя вполне хорошо. Похоже, что зима начинается неплохо, и, если я поберегусь, то она пройдет так же благополучно, как и прошлогодняя. Дай Бог, чтобы она не оказалась хуже!». Возвращаясь в ноябре в Париж, как всегда в одиночестве, он еще не мог знать, что это было последнее лето, которое он провел в Ноане. В эти месяцы положение в доме Жорж Санд решительно изменилось в худшую сторону. Из пансиона вернулась ее дочь Соланж, которой в то время исполнилось 16 лет. Тогда же она ввела в дом дальнюю родственницу, некую Огюстину Бро, которая тут же обручилась с ее 24-летним сыном Морисом. В результате возникли два враждебных лагеря — Жорж Санд всегда нежно любила Мориса и отдавала во всех случаях предпочтение ему, Шопен же, прожив столько лет рядом с Жорж Санд, посчитал, что обязан вмешаться в семейные дела, и встал на сторону темпераментной Соланж. К этому добавились повышенная ранимость и ревность Шопена, который желал быть для Жорж Санд всем и не мог примириться с тем, что «истинным источником ее силы был сын», а также постепенное охлаждение ее чувства к Шопену. Как бы там ни было, хронически больной, нервный, постоянно кашляющий и обильно харкающий мокротой человек, пусть даже внешне очень элегантный, не мог со временем не превратиться в обузу, хотя ее нежная материнская любовь к нему еще была жива и глубока, и, несмотря на многолетнее воздержание, она продолжала оставаться его верной спутницей. Это не было для нее жертвой, как видно из весьма откровенного письма, которое она в 1847 году написала Гжимале: «Уже семь лет я девственница и для него, и для всех остальных. Я состарилась раньше времени, и мне это не стоило ни жертв, ни труда, настолько я устала от страстей и лишилась иллюзий… Я знаю, что многие меня обвиняют, одни — за то, что я истощила его своей чувственностью, другие — за то, что довела его до отчаяния своими дикими выходками… Он сам, опять же, винит меня за то, что я погубила его, отдалив от себя, но я бы умышленно убила его, поступив иначе».

В это время, когда над Ноаном собирались темные тучи, был опубликован роман Жорж Санд «Лукреция Флориани», вызвавший неоднозначную реакцию публики и критики. Кое-кто пытался истолковать автобиографические моменты этой книги как попытку оклеветать личность и характер Шопена. Более того, Жорж Санд даже обвиняли в том, что, раскрывая столь вольно тайные подробности своей личной жизни, она пытается спровоцировать разрыв с Шопеном, которым уже пресытилась. Подобные домыслы лишены всякой объективной основы. От Делакруа мы знаем, что Жорж Санд создавала этот роман, названный Гейне «божественно написанным романсом», в то время, когда ее совместная жизнь с Шопеном еще ничем не была омрачена, и полностью прочитала ему текст перед публикацией. Ни в один момент ему не пришла в голову мысль о том, чтобы усмотреть здесь своего двойника. Итак, мы вправе полностью поверить Жорж Санд, когда она утверждает, что образы этого романа не имеют отношения ни к ней, ни к Шопену.