Музыканты в зеркале медицины

В таком состоянии он принял приглашение Джейн Стирлинг поехать в Шотландию, где гостил в различных семьях, а 27 августа 1848 года выступил с концертом в Манчестере. После концерта газета «Манчестер Гардиан» писала: «Ему чуть больше тридцати лет. Он выглядит очень болезненным, походка и весь его вид выдают серьезный упадок физических сил, что порой оставляет даже неприятное впечатление. Однако стоит Шопену сесть за рояль, как слабость мгновенно улетучивается. Пока он играет, он выглядит румяным и сильным». Это описание довольно точно характеризует состояние Шопена в тот месяц, когда он гостил у родственника Джейн Стирлинг лорда Торпхичена в поместье Колдер Хаус под Эдинбургом. Об этом он писал Гжимале 18 августа: «Здешний климат мне не очень подходит. Вчера и сегодня я харкал кровью, но ты знаешь, что для меня это не имеет особого значения». В тот же день он пишет Фонтане: «Я уже не могу вздохнуть, приходит, видно, время подыхать… Ты, наверное, уже совсем облысел и у тебя будет возможность склонить свою лысую башку над моей могилой… Пока я существую и терпеливо жду зимы». В Эдинбурге он охотнее всего проводил время в доме доктора Лышчинского, гомеопата, который очень заботливо к нему относился. В этом доме Шопен был желанным гостем и всегда находил столь необходимый ему покой. Лышчинский приехал в Англию как польский эмигрант, изучал медицину в Эдинбурге, здесь же женился и превратился в настоящего англичанина. Если даже лечение и не принесло положительных результатов, то, по крайней мере, это было единственное место, где Шопен мог по-настоящему отдохнуть во время путешествия по Шотландии. В это время Шопен уже настолько ослабел, что доктору приходилось нести его вверх по лестнице, правда, это не составляло большого труда, поскольку весил пациент едва ли сто фунтов. Шопен дрожал от холода даже перед зажженным камином и мог согреться, только играя на рояле. В Эдинбурге он вновь встретился с семьей Чарторыйских. Княгиня Марцеллина пользовалась полным его доверием, ее общество оказывало благотворное влияние на его душевное состояние и помогало мобилизовать немногие еще оставшиеся силы перед концертными выступлениями. Тем не менее публика и критика отметили тихую и вялую игру Шопена во время концертов в Манчестере, Глазго и Эдинбурге — его выступления уже не вызывали у аудитории прежнего воодушевления. Желая избавить Шопена от унизительного зрелища полупустого зала, Джейй Стирлинг перед концертом в Эдинбурге выкупила непроданные билеты и раздала их друзьям. Постоянные странствия из города в город, из замка в замок — за время путешествия с «шотландками» Шопен сменил более 60 квартир — были для ослабленного болезнью организма почти непосильной нагрузкой. Трудно даже понять, как он, находясь в таком состоянии, все это выдержал, включая встречи, которые невозможно было отменить, выступления на вечерах в шотландских светских салонах и тяжелую дорожную аварию, куда он попал во время одного из многочисленных переездов. Преувеличенная участливость и забота людей тяготили его. Но больше всего его тяготило ощущение собственного бесконечного одиночества. Он не мог свободно вздохнуть, о сочинении музыки не могло быть и речи. Кашель и кровохаркание, с которыми он пытался бороться, глотая лимон и лед, сопровождались постоянно усиливающейся одышкой. 1 октября 1848 года он так описывал свое состояние Гжимале:

«Я чувствую себя все слабее и уже не могу сочинять. Всю первую половину дня, до двух часов, я ни на что не способен. Потом, после того как я оденусь, мне все мешает. Я с трудом дышу до обеда, где должен отсидеть два часа в обществе посторонних людей… Потом мой добрый Дэниэл затаскивает меня по лестнице в спальню, раздевает меня, зажигает свечу — и теперь я могу дышать и видеть сны, пока завтра не начнется все сначала».