Музыканты в зеркале медицины

В конце октября Шопен возвратился в Лондон, где его сразу свалил «приступ катара». 30 октября 1848 года за день возвращения он писал из Эдинбурга: «На обратном пути из Хэмилтон Пэлес… я простудился и больше пяти дней не выхожу на улицу. Я здесь живу у доктора Лыщинского, который лечит меня гомеопатическими методами. Я не хочу делать больше никаких визитов». О том, как дальше протекал этот катар, мы узнаем из письма Гжимале, написанного 18 ноября: «Я болен и уже 18 дней не выходил из дому, у меня очень сильный катар — с головной болью, одышкой и прочими моими ужасными симптомами. Меня каждый день посещает врач (доктор Мэллан, гомеопат). Он так подлечил меня, что я даже смог сыграть на польском концерте и бале (блестящий был бал!), но, отыграв, сразу поехал домой и не мог заснуть всю ночь. Теперь кроме кашля и одышки у меня еще и сильно болит голова. Большие туманы здесь еще не установились, но несмотря на холод, мне приходится с раннего утра открывать окна, чтобы глотнуть немного воздуха». Доктор Мэллан был знаком с «шотландками» и его женой была племянница леди Гейнсборо. Насколько плохо уже тогда чувствовал себя Шопен, показывают следующие строки из того же письма: «В тот день, когда я получил твое милое письмо, я составил список всего, что насочинял, на тот случай если где-нибудь сдохну».

После возвращения из Шотландии появились новые симптомы, возвещавшие о том, что болезнь вступила в завершающую стадию. Это был прежде всего отек ног, который Шопен считал последствием «невралгии». Незадолго до отъезда в Париж, 22 ноября 1848 года, он писал Соланж Клезинжер: «Завтра я еду в Париж. Я с трудом ползаю и слаб более чем когда-либо раньше. Здешние врачи гонят меня вон. От невралгии я весь отек, не могу ни дышать, ни спать и с 1 ноября не выходил из комнаты». В связи со столь острым ухудшением состояния Шопена перед отъездом во Францию обследовал сэр Джеймс Кларк — лейб-медик королевы Виктории и крупный специалист по туберкулезу легких. Похоже, что до того он обращался к нескольким лондонским врачам. Шопен так сообщает об этом визите доктора Кларка: «Перед тем меня посетил сэр Джеймс Кларк, лейб-медик королевы, и дал мне свое благословение. Я задыхаюсь в этой стране Вальтера Скотта — возможно, здоровье еще вернется ко мне». Последнее предложение говорит о том, что Шопен недооценивал серьезность своего состояния и надеялся на выздоровление, что вообще характерно для чахоточных больных. Он писал Гжимале: «Еще один день здесь, и я, если не задохнусь, то сойду с ума. Мои шотландки действуют мне на нервы… Сегодня я почти весь день провалялся в постели, но послезавтра я наконец уеду из Лондона, этого собачьего города… Прошу тебя, проследи, чтобы простыни и подушки были сухими и я мог согреться, когда приеду… И пошли в пятницу купить букет фиалок, чтобы в салоне приятно пахло». 23 ноября Шопен выехал из Лондона и на следующий день был в Париже. Он был потрясен, узнав, что во время его путешествия в Англию скончался доктор Молен. Именно к этому гомеопату Шопен испытывал наибольшее доверие. Судя по всему, доктор Молен нашел прежде всего правильный психологический подход к своему пациенту. О чем можно сделать вывод из письма Шопена к Соланж Клезинжер от 30 января 1849 года: «В последние дни я был очень болен и не мог Вам писать… У нас погода совсем мартовская, а мне приходится по десять раз на день укладываться в постель. Только Молен владел тайной, которая позволяла ему ставить меня на ноги. Два месяца меня лечили г-н Луи и доктор Рот; теперь этим занимается г-н Симон, очень известный гомеопат. Но они только дают советы, а помочь ничем не могут. В отношении климата, покоя и осторожности у них полное единство. Но покой я в один прекрасный день обрету и без их помощи!… Надеюсь, что после очередных сульфатов, которые меня заставит вдыхать доктор Симон, мое следующее письмо будет более жизнерадостным».