Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Я увидел, как на лицо Аликс накинули тяжёлый тёмный платок, и решил сопротивляться до конца. Свободной правой рукой я ударил одного из нападавших прямо в лицо, от чего хрустнули кости его челюсти. Ни секунды ни медля, я вдавил свои пальцы в глаза другому кавалергарду, и он заорал, разрезая тишину ночного дворца, неестественным высоким дискантом. Перегнувшись до полу, я сбросил его с себя и успел вцепиться в эфес его сабли. Но тут на помощь к двум отброшенным гвардейцам подбежали ещё двое, один из них схватил с прикроватной тумбочки тяжёлый бронзовый подсвечник и со всего размаху ударил им меня по голове. Боли я не почувствовал, но пол в спальне накренился, высокий, во всю стену платяной шкаф стал нависать надо мною, закрывая потолок, окна и всё вокруг, и, чуть помедлив, обрушился на меня всей своей неимоверной тяжестью. – Аликс! – успел прошептать я, но темнота уже сдавила меня со всех сторон, водоворот комет с голубыми хвостами понёс меня выше и в сторону, к туннелю с ослепляющим красно-жёлтым светом. В лицо мне подуло ветром, приятно зашевелившим волосы на моей голове; свет, окончательно рассеявший мглу вокруг, стал нестерпимо белым. И я очнулся.

Чудо

Этот нестерпимо-белый свет шёл сверху с такого же белого без единой трещинки потолка. Я лежал навзничь на высокой мягкой подушке и мог смотреть только вверх. – Значит, я жив, хотели убить, да не получилось. Или не хотели, а просто стукнули, чтоб оглушить, из-за того, что я сопротивление оказал … Интересно, где я? Явно не во дворце… В монастыре, в каземате? Неужели в монастырях так ярко белят потолки? – Я почувствовал, что вся голова у меня забинтована, но более того – в нос и в рот мне вставлены какие-то трубки. И главное: я не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Я попробовал повернуть голову в сторону, но и это у меня не получилось, и, как я не скашивал глаза, ничего, кроме чисто побелённого потолка, увидеть не смог. – Нет, всё-таки не в монастыре… Похоже на больницу. Тюремную? А, впрочем, какая разница – в монастыре, в больнице – всё равно в неволе. Кто это из великих – Лев Толстой, что ли? – говорил что русскому интеллигенту полезно посидеть в тюрьме? А я так с ним и не встретился… Дааа, тюрьма, как стержень русской действительности… и сейчас, и уж тем более потом… Но что же делать? Позвать на помощь? Зачем? Смысл? Боли я не чувствую, а пить или в туалет пока не хочется. Сами придут, и всё выяснится. А пока можно полежать и подумать, что же всё-таки произошло за последние несколько дней и недель.