Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Доехали мы удивительно быстро, минут за 25. – Ленинград – город небольшой, – опять пронеслось в голове нечто знакомое и такое ненужное. – Мариинский театр, светло-зелёный с белыми колоннами, показался мне вовсе не монументальным, как Большой театр в Москве, а приземистым и уютным. Народу перед театром было предостаточно, но рота гвардейцев или, как их там, кавалергардов оттеснила толпу вправо и влево, сделав проход прямо до центрального подъезда. – Да, теперь я понимаю, почему в Питере говорят вместо «подъезд» «парадное» – именно оно, парадное бывает у дворцов и театров, а в Москве, конечно, одни подъезды. - Когда я вышел из кареты, раздался рёв, от которого я невольно вздрогнул. – Надо срочно привыкать к выражениям народной любви, теперь это будет всегда, при любом моём появлении. Только вот всегда ли? – Не сопровождаемый никем, кроме безмолвных и рослых, под метр девяносто, гвардейцев, я вошёл в бесшумно растворившиеся парадные двери и поднялся по лестнице в просторное фойе с очень высоким потолком, на котором висели, блистая электрическими огнями огромные хрустальные люстры. Стены фойе ещё более бледно-зелёного цвета, чем фасад театра, были отделаны белой лепниной и орнаментами. Всё это вместе с начищенным до блеска паркетом, на котором играли световые зайчики от люстр и канделябров, и с огромными окнами, задрапированными белыми, кружевными и воздушными портьерами, создавало ощущение воздуха, простора, радости и ожидания чего-то необычайного. – Как же называется этот архитектурный стиль? Ничего-то я не знаю, ничего-то я не помню… – Навстречу мне по паркету, на котором, казалось, можно было поскользнуться, приблизился человек невысокого роста, седоволосый с необыкновенно высоким лбом и, как обычно, с бородкой и усами. Человек был одет в великолепно сшитый фрак с белым галстуком, осторожно ступая, он немного вывёртывал ноги носками в стороны. Почтительно поклонившись, он сказал с по-русски с явно выраженным французским акцентом: – Рады вас снова видеть у нас, Ваше Величество! – Вы, Мариус, – начал я, внутренне холодея от возможной ошибки. – Иванович, – подхватил он, и у меня, как говорится, отлегло. – Давно ли вы живёте в России? – зачем-то спросил я. – Да вот уже почти 50 лет, – ответил он, слегка удивившись. – Два года назад с вашего соизволения получил российское подданство. Пожалуйте! – и Петипа простёр руку, указывая на высокую центральную дверь с затейливой лепниной, и мы прошли, как я потом понял, в императорскую ложу.