Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Помещение ложи было просторным и очень высоким, я успел только заметить тёмно-синюю бархатную отделку стен и светло-голубую портьеру у самого потолка, как на меня навалилось сияние огромного театрального зала, балконов, лож и могучего красного занавеса из нескольких полукружий с золотой тесьмой, увенчанного неизменным двуглавым орлом. От идущего волнами к сцене и уже заполненного партера, состоящего из голубых, белых и ярко-красных платьев женщин и чёрных, как налакированных, костюмов мужчин, от блеска канделябров и огромной люстры посредине перехватило дыхание. – Ники, а ты уже здесь? – раздался знакомый голос за моей спиной. – Непохоже на тебя, ты ведь обычно к самому третьему звонку приезжаешь. – В проходе между креслами ложи стоял Сандро и улыбался во весь рот. Из-за его спины бросилась ко мне довольно миниатюрная женщина с крупными чертами лица и копной волнистых чёрных волос. Она обняла меня и крепко поцеловала в щёку. – Ники, как ты мой родной? – спросила женщина и я поразился её внешнему сходству с императрицей-матерью, которую я видел вчера за завтраком. То же лицо, тот же голос, тот же, как тогда говорили, шарм. Но нет властности, неприступности, непоколебимой уверенности в своей правоте, а есть мягкость и какая-то наивность что ли, как у ребёнка. – Сестра, это точно сестра, как же её зовут, ах, да – Ксения. – Я получше, – отвечал я, подбирая слова. – Но по-прежнему ничего не помню, как отрезало. Вот Сандро и… другие мне рассказывают. – Выглядишь ты прекрасно, может, небольшая шишка и есть, ну так это пройдёт, – сказала она, бесцеремонно ощупывая мою голову. Я невольно обернулся – из зрительного зала нас было не видно, а на сцене ещё никого не было. В этот момент грянули первые звуки оркестра, мы быстро расселись, я – в центре, а Сандро и Ксения у меня по бокам. Аккорды увертюры показались мне чрезмерно мрачными и тревожными. – О чём этот балет? – пытался я вспомнить, – это же сказка. Ну, да – Шарль Перро или братья Гримм, не важно, но не Гофман же. А сюжет – что-то вроде Сказки о мёртвой царевне Александра Сергеевича. Принцессу кто-то заколдовал, она уколола ручку о веретено – нечего было работать – и погрузилась в сон, а вместе с тем и всё королевство. Ну а потом прекрасный принц, на белым коне или без него, разрубил там все эти… водоросли, нет, как их, вьюны эти, которые всё оплели, увидел: гроб качается хрустальный, открыл и поцеловал. И сон, ясное дело, у принцессы прошёл, как рукой, все проснулись и сыграли, как положено, весёлую свадебку. А когда проснусь я? И проснусь ли вообще? А может быть, всё дело в любви? Ведь принцесса проснулась, потому что принц в неё влюбился, а не так просто поцеловал хорошенькую мордашку. Вот, императрица, назвать ее про себя Аликс, пока язык не поворачивается, видимо, меня любит. Но на самом деле не меня, а того, настоящего. А где он, настоящий, исчез и нет его… Поэтому мне и проснуться не суждено… – От этой мысли я даже вздрогнул. На сцене начались танцы на каком-то балу. Лёгкие балерины порхали от кулисы к кулисе легко, непринуждённо и почти невесомо. А музыка… Музыка очаровывала и захватывала, она стала безмерно мелодичной, радостной, с оттенками таинства и волшебства. – Всё-таки Чайковский – гений! Не хватало мне ещё прослезиться, нервы, как у того интеллигента, ни к чёрту. – Не надоело, – наклонился ко мне Сандро, – в четвёртый раз смотришь. Но я понимаю, старая любовь не сгорает до конца. Хороша твоя Матильда, ничего не скажешь, вкус у тебя и у твоего папеньки был отменный. – На сцене как раз невысокая, но очень стройная темноволосая балерина в бледно-малиновой пачке сделала немыслимое па и получила из рук то ли папаши, то ли мажордома палочку со звездой на конце. При чём здесь Александр 3-й, которого мне упоминали который раз, я не понял, но спрашивать не стал. И сразу опять музыка стала тревожнее, и на сцене появилась тоже несомненно хорошенькая, но вся в чёрных лохмотьях балерина, танцевавшая, судя по всему, партию нехорошей колдуньи. – За кулисы-то пойдёшь в антракте, или уж лучше после окончания? – наклонился опять ко мне Сандро. – Даю слово, жене твоей ничего не скажу, а вот КсенИ, – он произнёс ее имя на французский манер, – лишнего знать не надо. – Знаю, знаю, – откликнулся он на протестующее выражение моего лица, – у вас всё там давно закончилось, ещё два года назад, после помолвки. Ну, а поговорить… почему бы не воздать дань, так сказать, несомненному таланту. – После решим, – сказал я, чтобы выиграть время. – Сандро, – перегнулась с другой стороны Ксения, – не приставай к Ники, как тебе не стыдно. – И Сандро, улыбнувшись, приложил палец к губам. Кому предназначался этот жест, я так и не понял.