Мы никогда не были средним классом. Как социальная мобильность вводит нас в заблуждение

Работа «Занят как никогда!» проливает свет на еще одну группу американских семей – людей, неспособных сбавить обороты[72]. Эти семьи увязли в стратегиях оптимизации и выживания, организуя свои трудовые карьеры и дела своих детей, однако они возмущены подобными мелочами и считают их бессмысленными. Принуждение к эффективности обладает деморализующими последствиями. Приводя в строгий порядок различные стороны работы и семейной жизни, чтобы справиться с трудностями, эти семьи лишаются ресурсов, позволяющих связать разные сферы и этапы жизни в рамках единого внутреннего миропонимания, не говоря уже о способности размышлять о своих жизненных обстоятельствах и воображать альтернативные сценарии. Этнографы, изучавшие такие семьи, приходят к выводу, что вместо достижения успеха семейная жизнь среднего класса оказывается в ловушке непрестанного управления временем – практики, которая может оказаться, а может и не оказаться значимой для будущего этих семей.

Кроме того, антропология способна релятивизировать ощущение отсутствия альтернатив, возникающее вместе с лихорадочной деятельностью, посредством наблюдения за теми вещами, которые мы принимаем как нечто само собой разумеющееся, в тех самых обстоятельствах, когда они сформировались. Отдельные силы, которые трансформировали семейные отношения, обнаруживаются в выполненном Джейн Коллиер этнографическом исследовании одной деревни на юге Испании[73]. Она проводила свою полевую работу в 1960-х годах, будучи молодым исследователем, а спустя два десятилетия вернулась в ту же самую деревню для дополнительного сбора материалов и обнаружила, что ситуация там изменилась. В 1960-е годы экономика этой деревни вращалась вокруг сельского хозяйства. Главной защитой от экономических трудностей, которые испытывали в то время ее жители, была земельная собственность. В зависимости от того, насколько различались их земельные наделы, одни справлялись с этими сложностями лучше, чем другие. Но к 1980-м годам сельское хозяйство перестало приносить надежный доход, и деревня потеряла половину своих жителей. Они перебрались в города, чтобы учиться и работать в новых условиях более интенсивно капитализированной экономики.

Жители этой деревни, родившиеся в первые десятилетия ХХ века, связывали судьбу своих семей с тем, что унаследовал каждый из их членов, с состоянием, полученным благодаря женитьбе, и с тем, как они распоряжались своей собственностью. Члены тех же самых семей, родившиеся в последующие годы, давали объяснения своих жизненных траекторий с точки зрения профессий, которые они приобрели. К 1980-м годам даже самым состоятельным жителям деревни приходилось трудиться, и они были уверены, что работа обеспечила их преуспевание. И все, кто достиг успеха, включая тех, кто получил рабочие места с помощью личных связей, настаивали на том, что это произошло благодаря их навыкам и качеству их труда. Прочим же говорилось, что они смогут сделать свою жизнь лучше, если повысят свою производительность. Жители деревни и их бывшие земляки разделяли это убеждение, даже несмотря на то, что большинство из них осознавали: более масштабные сети занятости и статуса, существовавшие в Испании, ставили их в невыгодное положение по сравнению с гражданами, выросшими в городских центрах страны.

Эти экономические трансформации изменили семейные отношения и модели мышления. В 1960-х годах деревенские дети были главным образом обделены вниманием, за исключением тех случаев, когда они плохо себя вели: единственной заботой их родителей было препятствовать такому поведению своих детей, которое могло снизить их шансы на брак с партнером, обладающим по меньшей мере сопоставимым наследством. Но к 1980-м годам господствующим способом достижения успеха в жизни стал человеческий капитал, и семьи начали ориентироваться на детей. Теперь родителям приличествовало развивать навыки и менталитет детей, и последние стали ощущать себя выразителями уникальных желаний и способностей, которые теоретически могут быть направлены в продуктивные виды деятельности. Они ощущали себя более свободными и менее связанными условностями, чем их родители.