Мы остались молодыми…

Отбили ещё одну атаку. Мы потеряли им счёт. За кочками шевелятся кусты. Мы уже знаем, что это фрицевские санитары ползком вытаскивают своих убитых. Стонов и криков не слышно. Пусть себе подбирают, чёрт с ними.

Заводится Петро Туринок:

– Лётчики тоже хороши! Циркачи! Устроили ночью в воздухе карусель над лагерем. Иллюминацию зажгли своими фарами на весь район! Вот где карасёвцы находятся! Шукайте их!

Миша Журко смеётся в ответ:

– Да ты, Петро, больше всех радовался фонарям. Прыгал как тот козлик у бабушки! Даже шлем закинул на дерево.

Наши фрицы что-то притихли. Наверное, теперь попрут с другой стороны. А дело-то идёт к вечеру!

Действительно, бой разгорается напротив бани. Посылаем туда Пашу Киселёва узнать, не нужна ли помощь. У нас идёт редкая перестрелка. Покуриваем. Видно фриц начал выдыхаться.

Вдруг со стороны Москалёвки раздаётся длинная пулеметная очередь: «дегтярь»! Потом слышны взрывы гранат и автоматные очереди из «пэпэша». Кто-то прорывается к нам на помощь! Может быть это отряд дяди Кости, что стоял недалеко от Лысой горы?

Несколько правее и гораздо ближе к нам тоже раздаются взрывы гранат и дружные автоматные очереди. Мы ещё не улыбаемся, мы только прислушиваемся, но сердце радостно замирает. Стрельба сзади немцев разрастается. Появляется Паша Киселёв и рассказывает новости:

– Карасёв послал во главе с комиссаром Филоненко несколько групп по два-три человека в обход карателям. Для устройства паники. Фрицы «любят» окружение. Исаев тоже пошёл с ребятами из хозвзвода, Ефим Ободовский – со своими прилетевшими десантниками. Вот они и шуруют сейчас по сигналу комиссара, с тыла фрицев.

– А что за пальба возле бани? – спрашивает Туринок.

– Там Женя Ивлиев отбивается. На них сейчас фрицы здорово нажали. Там даже врач Нина Рогачёва и радистка Пана Безух из карабинов бьют по ним. Хорошо, что пришла с задания группа Ивана Таранченко, так Виктор Александрович их прямо в баню послал, – Паша смеётся своему каламбуру, – с Иваном семнадцать человек пришло, это здорово помогло Дыбенко, отобьются теперь. Нам командир велел продолжать держать дорогу.

– А шо вин до нас ни разу не прийшов? – удивляется Петро Цалко из Лубеня.

– А «вин» знает, шо здесь Петро Цалко, значит ему тут делать нечего, – серьезно заявляет Туринок.

Цалко повертывается, смотрит на Туринка и смеётся. Шутка ему понравилась. Паша Колганов вдруг поднимается с земли, закидывает автомат на плечо и направляется к нам:

– О чём вы тут смеетесь? Дайте-ка огоньку прикурить.

У нас душа уходит в пятки: сейчас Пашу прошьют очередью! Сейчас его не станет! Что с ним? Затмение нашло?

Колганов смотрит на наши выпученные глаза, запрокидывает голову и хохочет на весь лес:

– А фрицев-то нет! Фрицы драпанули! У-лю-лю-лю-ю!

Какие-то секунды мы молчим, потом вскакиваем, смеёмся, кричим и тоже улюлюкаем во весь голос. Нам очень весело. Мы устояли. Мы хлопаем Пашу по плечам. Со всех сторон к нему тянутся огоньки фитилей. Наконец он прикуривает. Солнце пошло на закат. Девять часов мы отбивались от фрицев и заставили их уйти. Прошел еще один день партизанской жизни.

Нет, ещё не совсем прошёл. Прибегает адъютант командира Ясон и передает команду Карасева:

– Гоните фрицев к чёртовой матери, чтобы их и духу в этом лесу не было!

Так нам всё ясно. Может командир и не эти слова сказал, но мысль его Ясон передал правильно. Заряжаем пустые диски автоматов, подбираем свои вещички. Кладу в кобуру пистолет, вытаскиваю из пня финку, обтираю об рукав и засовываю в ножны. Вроде никто не заметил, а то наши шутники засмеют. «Зачем нож в пень втыкал? – спросят, – скальпы с немцев снимать собирался? – или ещё что-нибудь подковырнут. А мне тогда не до смеху было, когда автомат заедать стал, а фрицы перед самыми глазами так и мельтешат.

Идём развернутый цепью. Нас человек 15. Запасные диски, сумка с гранатами, кобура и ножны – всё перевернуто на спину, чтобы удобнее было бросаться на землю. Автоматы наготове.

По обеим сторонам дороги разбросано множество окровавленных бинтов и кусков ваты. Убитых не видно. Немцы всех увезли: и убитых, и раненых. На дороге кровь и глубокие следы от колес.

Проходим с километр. Когда же кончится эта окровавленная вата? Здорово мы их положили!

Выходим на небольшую поляну. На другом краю видим несколько вооруженных людей. Узнаём могучую фигуру Исаева. Спешим к ним. И чем ближе подходим, тем больше замедляем шаги в предчувствии чего-то страшного, неотвратимого. Они стоят у искореженного, погнутого пулемёта и чего-то небольшого завернутого в зеленую плащ-палатку. Нам, минерам, «это завернутое» до боли знакомо. В плащ-палатке собрано все, что осталось от подорвавшегося человека. Мы молча останавливаемся и снимаем пилотки и шлемы.

– Алёша Яницкий геройски погиб, – глухо говорит Исаев, – был он ранен в ноги, второму номеру приказал отходить, а сам прикрывал огнём, пока в диске были патроны… Когда на него накинулись фрицы, он выдернул чеку гранаты… Немного мы не успели, – мрачно продолжает Василий Иванович, – совсем немного. Ему бы еще минут пять продержаться…