Мы остались молодыми…

Группа Петровича идёт налегке. По их «легенде» они беженцы с левобережья Днепра, бежали от надвигающегося фронта, боялись преследования «советов» за службу у немцев. Из дому успели только схватить по узелку с одеждой. По этой «легенде», в случае большой опасности, если нарвемся на немцев и придется принимать бой, они могут покинуть нас в любой момент и дальше двигаться самостоятельно. Их с нами связывает только то, что мы несём питание для их рации, и им желательно легализоваться южнее Казатина. Там «легенда» изменится. Наверное, это основное, почему мы их ведем по-партизански.

Очередная дневка наметилась в кустах возле деревни. Расположились всей группой кучно. Среди невысоких, но густых кустов можно было даже сидеть – нас не видно. Дежурство вдвоем – один может нечаянно заснуть. Мы наслушались от бежавших из плена рассказов: «заснули и очутились в плену». Главное было в маскировке, чтобы не заметили мимо проходящие. Местные жители по кустам не лазили, грибов и ягод тут не было, а немцы ездили только по дорогам, и здесь вдали от фронта боковые дозоры у них отсутствовали. Никто не мог предположить, что в невысоких придорожных кустах лежит группа партизан.

К заходу солнца все отоспались, понемногу зашевелились. Часовые за день ничего подозрительного не заметили. Стадо коров пригнали, жизнь в деревне замерла. Так или иначе, нам нужно туда зайти, чтобы собрать сведения, где стоят немцы и полицаи на следующем участке нашего пути, и раздобыть продукты.

Фашисты дали промашку, наложив большой налог на собак, поэтому их поубивали. Теперь собачьего лая не слышно, и партизаны без шума заходили в деревни. Обычно шли через огороды, мимо усадебных построек, потому что фрицы и полицаи ставили свои посты у околицы, на дороге.

В деревню пошли втроём. Степан тихо постучал в окно. Павел стоял в стороне от дверей с автоматом наготове. Неизвестно, кто появится. Дверь приоткрылась и испуганный женский голос воскликнул:

– Господи, кто там?

– Свои, молодка, русские, не бойся. Мы партизаны, – весело отозвался Степан.

– А-а, – облегчённо протянула женщина, – заходьте.

Люди были напуганы войной и с опаской встречали поздних вооруженных пришельцев, потом оттаивали и провожали порой со слезами на глазах, как самых близких.

– В селе чужих нет? – дипломатично спросил Павел.

– Никого нет, немцы здесь не ночуют, – понятливо отвечала молодуха, – а полицаи наши ещё затемно уехали в соседнее село на престольный праздник. Днём они хлещут горилку, а ночью ховаются от партизан.

Мы переглянулись, это наверняка они встретились нам ночью на дороге. Степана оставили с говорливой хозяйкой, он попросит у неё хлеб и какой-нибудь «приварок» для всех и выспросит всё, что она только знает. Я с Павлом пошли в соседний дом. Павел, если хозяева не угостят, так и уйдёт голодным, сам попросить постесняется. Еду мы доставали у нескольких хозяев. Их связывала общая тайна – за помощь партизанам расстреливали – и с другой стороны им легче было оторвать от себя немного еды.

Карасёв выдал нам несколько пачек немецких марок, чтобы мы не скупились и платили за продукты и все услуги, особенно проводникам. Самое смешное то, что мы принесли все марки до единой обратно. Люди обижались, когда мы давали им деньги.

– Вы за нас жизнь отдаёте, а мы с вас плату брать будем? Что мы ироды какие?

Иногда мы предлагали немного соли, её брали; иногда оставляли тайком. Как-то раз паренёк догнал нас за околицей.

– Дяденьки партизаны, вы соль свою забыли в узелочке!

В той хате с маленькими детьми соли не было ни щепотки. Фашисты за соль требовали сдавать яйца.

– Это мы вам, хлопчик, оставили, для вас, – глухо произнёс Павел сразу пересохшим горлом.

Дверь у соседей была приоткрыта, и я сразу попал на кухню. Павел остался караулить у плетня.

– Добрый вечер, хозяева!

– Вечер добрый, дружно отозвались молодые голоса.

В хате заканчивали ужинать. Два парня – старшему лет шестнадцать – восторженно переводили взгляд с моего автомата на красную звездочку на пилотке.

– Сидайте с нами вечерять, – сердечно сказала пожилая женщина, – Паня, – кивнула она смуглой дивчине, – доставай деруны из печки и нарезай хлеб.

Они, видимо, достаточно разглядели нас в окно, когда мы стояли у соседней хаты и признали за своих.

– Спасибо, мамаша, если можно, я с собой возьму. У меня там товарищи за селом.

– А много вас? – спросила она и смутилась, поняв неуместность вопроса, – я к тому что, сколько хлеба вам дать?

Вы буханку дадите, соседи – нам и хватит.

Хозяйка присела на край скамейки, положила натруженные руки на стол. Глаза у неё погрустнели.

– Наши, красные, скоро придут? Житья совсем не стало, обобрали все проклятые, корова через пять дворов, забыли как куры кудахчут, детишки не знают, что такое сахар. Керосину нет, на лучину, как при царе Горохе, перешли. А теперь ещё всех хлопчиков и девчат в неметчину гонят. Когда же Красная Армия придёт? – Боль и горькая тоска звучала в ее словах.