Мы остались молодыми…

– Красная Армия уже освободила Харьков и Полтаву, к Днепру подходит, а тут и до вас рукой подать. Хлопцев и девчат попрячьте. Да и до больших лесов от вас за день добежать можно. Там в клунях уйма народу живёт, помогут.

Поворачиваюсь к хозяйской дочке:

– Тебе что в Германию хочется ехать? Насмотрелась на фашистские картинки, где свиньи с бантиками ходят? На немцев хочешь работать? Почитай, что пишут оттуда обманутые девушки, как над ними немецкие бауэры измываются, как руки на себя накладывают за надругательство.

Девушка заливается огнём, как маков цвет, и сквозь слёзы шепчет матери:

– Я же тоже самое говорила вам, мамо!

– Если не поедешь, то обещали хату спалить, зима на носу, где с малолетками жить будем?

Во мне накипает злость:

– Что вам хата дороже родной дочери? Люди сами запаливали свои дома и уходили в лес. На нас свалите – были партизаны и забрали дочку! Ждёте Красную Армию, а детей в кабалу в Германию посылаете? На фашистов работать. Муж ваш где?

– Чоловик мой и сын старший ушли в сорок первом, по мобилизации, – тихо отвечает женщина.

– Они вернутся и спросят вас: «где дочь?», «где сестра?» Что им ответите?.. Нечего ответить будет. Прощайте! Дерунов мне ваших не надо и хлеба не надо, раз собираетесь родную дочь на каторгу посылать!

Выхожу к Павлу. Солнце залезает за горизонт.

– На закури, – Павел протягивает кисет, – что там случилось, повздорили?

– Так, поговорили о смысле жизни. Пошли в другую хату.

Вдруг во двор выскакивает хозяйка, за ней дочка с узлом в руке и бегут к нам.

– Товарищи, не обессудьте меня неразумную, возьмите себе и хлопцам вашим. Дочке на дорогу приготовили колбаску и пирожков с бульбочкой напекла, – она, придерживая юбку двумя руками, топает ногой и поднимает голову, – не пущу дочку на чужбину в неметчину!

Киваю Павлу:

– Разберись с ними, – и выхожу на улицу.

За плетнём слышу вкрадчивый голос женщины:

– Серьёзный у Вас командир, горячий, но справедливый, сразу видно, что партийный. Председатель наш такой же был, повесили его злодеи.

Павел не поясняет, что мы только комсомольцы, слышу, как он убеждает её поговорить с соседями, чтобы молодёжь не ехала в Германию. Павел посеял правильную идею.

По обочине улицы рядом с девушкой идёт сияющий Степан, в руке у него объемистая торба.

– Товарищ командир, – у нас принято называть друг друга по имени, он явно выкамаривается перед девицей, – проводника хорошего нашёл, возьмём с собой?

Кивком отзываю его в сторону:

– Где проводник? Кто просил тебя его искать?

– Так вот же: Тоней зовут! Доведёт нас куда надо, до войны агрокурсы здесь кончала и всё в округе знает – где балка, где тропка полевая, где ложбинка…

– Ты больше смотришь на ложбинку у нее на груди, а кто она такая, где ты её взял? Или она сама тебя нашла?

Степан смущается, он знает, что поспешил и не оправдывается. Оказывается, это сестра хозяйки, куда мы постучали вначале. Ночует в картофельной яме, прячется от неметчины. Проводника всё равно надо брать, пусть будет эта девушка.

– Белый платок на свадьбу надела, что ли? Ночью за километр увидят! И ботинки-то есть у тебя?

– Я зараз обуюсь и платок чёрный накину! – бросается она к себе в дом.

– Может возьмём её в отряд? Девчонка боевая, медкурсы кончила, раненых перевязывать будет, – гнёт свою линию Степан.

– А агрокурсы, медкурсы кончила, может и снайперские тоже? – добиваю я его, – забыл, что Карасёв сказал: «девушек приведете – в отряд не пущу!»

– Так это он тебе шутя сказал, – заулыбался Степан.

– Мне может и шутя, а тебе всерьез: знал кого посылает.

После сытного ужина – нам сегодня повезло – приступаю к вечернему инструктажу перед дорогой. Этой ночью мы идём с проводником, но порядок движения остаётся обычный, только не Павел, а проводник пойдёт за мной. Напоминаю всем, что по одиночному звуковому сигналу: свисту птицы, все останавливаются, замирают и слушают, по двойному – немедленно тихо принимают вправо и залегают. Никаких клацаней предохранителями. Тишина – это ночная маскировка. Ночью на марше и на привалах запрещаются разговоры и курение. Огонёк спички или зажигалки виден на пять километров, а кресало слышно за двести метров. После цигарки резко ухудшается зрение. Если кому надо остановиться, должен подать одиночный сигнал остановки – свист птицы.

– Огонь открывать только по моей команде, не будет меня, скомандует Павел. Нас мало, пусть стреляет весь белый свет, а ты лежи и слушай. Ночь и тишина – наши друзья, в темноте можно всюду проползти и пройти незаметно, только без шума. В бой нам ввязываться не к чему, не та задача.