Мы отрываемся от земли

– Я думал увидеть тебя на отпевании Аллы, – произнес Юра и, спохватившись, стрельнул в Греку таким испугом, что нельзя было не улыбнуться.

– Все в порядке: теперь знаю. Мне уже после похорон сказали и про болезнь, и… Мы ведь с Аллой расстались за год до… до болезни. На чем ты думал меня увидеть?…

– Да, да, я так и понял: наверное, что-нибудь чрезвычайное… На отпевании в говоровском храме.

– В церкви? С чего вдруг?

– Что значит «вдруг»?

– Вдруг значит некоторую неожиданность. Алла ведь не была из верующей семьи, насколько мне известно.

– Так ты даже не в курсе? – Он поднял брови, и Греку наконец взяла злая боль.

Что-то помешало ему отпихнуть шедшего чуть ли не впритирку Юру и бегом зашагать прочь, к воротам усадьбы. Он остановился и втянул голову в плечи, не надеясь, что Юра прочтет.

– Мы с Аллой крестились у о. Марка почти одновременно, – проговорил Юра, тоже остановившись и тоже как-то поежившись, – она два, я полтора года назад, и все это время к нему ходили.

Крест, вспомнил Грека, но увидел матерчатую Газель под нижней, косой планкой.

Юра проводил его до ворот. Пару дней спустя Грека набрал Юрин номер.

– О, а я только что о тебе думал! Наш разговор вспоминал… Все-таки чудно, правда, что Алла тебе не сказала о самом главном?

– Вот уж ни капельки. Я бы на ее месте тоже ничего не сказал. Ну, представь: сказала бы она, и я бы остался с ней, а…

– Да я о другом. О Церкви.

В Юрином тоне не прозвучало укора, а если б и прозвучал, Грека бы не услышал.

– Слушай, это не ты оставил Газель? – спросил он внезапно для самого себя, потому что думал сейчас о другом.

– Газель? Какую газель?

– Неважно, забудь. Знаешь, а ведь и я о том же, то есть другом… то есть как раз об этом… Я чего звоню… Я хотел тебя попросить… Ты не мог бы… Взять меня туда. В тот храм… Понимаешь…

– Понимаю, – перебил Юра. – Через неделю перезвоню.

Ровно через неделю они встретились в метро, доехали до конца ветки, вышли и сели на автобус: храм находился сразу за МКАД. Маленький, но в согласии со своим классицизмом при портике и колоннаде, издали совсем античный, он явно никогда не реставрировался и начинал ветшать.

Юра сказал, что подождет, достал блокнот, сел на самодельную лавочку и стал чиркать, поглядывая в сторону шоссе. Грека зашел в церковь. Он шел прямо и остановился, немного не дойдя до Царских врат. На секунду мелькнуло, не все ли уже, не смыться ли, пока не поздно, и не успел Грека выпытать у себя, что еще за «поздно», поздно стало: вошел о. Марк. Лет сорока пяти, высокий, вровень с Грекой, худой, утомленно-строгий.

Он направился прямо к Греке и поздоровался, протянув ладонь как-то так, как протягивают научные работники скромного ранга.

– Мне все известно, – сказал он также скромно и серьезно, – давайте вот здесь присядем.

Грека присел на лавку у стены, не очень понимая, зачем это и что дальше. Но как только о. Марк сел немного с краю и стал смотреть в пол, Грека почувствовал, что готов, хотя мгновение назад ни к чему не готовился, и начал.

Он рассказал про учебу в Суриковском, куда его взяли больше из уважения к памяти деда и где на него поплевывали и преподаватели, и однокашники. Про Аллу, которая заразила его кукольным театром, про их одну на двоих дипломную, про то, как их обоих приняли в театр, потому что они поставили руководству условие: или вместе, или никак. Про то, как Алла уволилась из театра, где ее заставляли переделывать каждый эскиз, а он остался. Про то, как бросил Аллу ради Наташи. Про то, какое счастье было с Наташей и как почему-то каждое утро не понималось, зачем вообще все, что начинается каждое утро. Про то, как ему казалось, что он идет, держа впереди себя раскрытый черный зонт – неся перед собой ничто. Про то, как Наташа несколько раз бросала его и он возвращал Наташу, а потом узнал через общих знакомых, что Аллу на днях похоронили, и в тот же день поехал на кладбище и увидел крест, а под ним Газель и пообещал сторожу поллитровку, чтобы тот смотрел за Газелью, но сторож…

Он осекся – вдруг ему сделалось страшно от того, сколько он наговорил и что. Он забыл, где находится. Уж точно о. Марк ждал совсем другого рассказа, вернее, других слов. Грека стал извиняться за отнятое время, но о. Марк только спокойно, как о чем-то и очевидном и пристально взвешенном, спросил, сделав упор на последнем слове: «Вы хотели бы креститься?»

О. Марк дал ему Евангелие и катехизис. Евангелие Грека открыл в вагоне метро и не обращал внимания на толкавший его Юрин локоть.

Греку крестили в той же церкви. Крестным отцом был Юра, крестной матерью – Юрина жена Нелли, в крещении Анна, кругленькая, сочетающая чрезвычайную разговорчивость с чрезвычайной серьезностью. Нелли-Анна защитила кандидатскую по византийской миниатюре и работала в Институте искусствознания. Всю обратную дорогу она пересказывала Греке последнюю лекцию Аверинцева в ИМЛИ.