Мы сделаны из звёзд

— Я все равно не смогу получить стипендию...

— Вы участвуете в школьной баскетбольной команде, вы победитель общештатной олимпиады по физике в прошлом году, ваша разработка топлива для собственно спроектированной ракеты хоть и закончилась разрушением вашего гаража, но дала свои плоды. — сказал мистер Ковальцки. — Если вы сдадите экзамены на максимальные баллы, я готов написать вам рекомендательное письмо, и все остальные учителя согласятся сделать то же самое. В качестве дополнительных бонусов я могу порекомендовать вам заниматься репетиторством после уроков.

Меня все подмывало спросить, можно ли назвать репетиторством то, что я беру деньги за письменные курсовые и объемные рефераты, которые делаю для выпускников колледжей и своих знакомых из других школ.

— Вы только должны действительно захотеть, Кайл, и у вас все обязательно получится.

Сказав еще что-то насчет потерянных парковочных мест для инструкторов по вождению, я поблагодарил учителя и вышел из класса.

Вот в такие моменты меня действительно смущает тот факт, что я самый большой осел на свете и просто не способен оправдать всех тех надежд, которые на меня возлагают окружающие.

Лига Плюща? Боже, я родился в городке, где полиция занимается расследованием убийства собаки, найденной в местном парке с ножевым ранением в брюхе. Лиге Плюща я нужен столько же, сколько кампании, которая тридцать лет не платит за аренду сорокаэтажного здания — проверка налоговой инспекции.

В коридорах кампуса, где закончился урок нашего класса, было непривычно пусто. Ученикам нечасто удавалось заставать в стенах этой школы такую исключительную тишину. Кто бы знал, что эта пустота умеет давить тяжелее, чем коктейль визгов, ругательств и раздражающего хихиканья.

Я остановился в, возможно, моем самом нелюбимом месте во всей школе и с мазохистским удовольствием оглядывался вокруг. Напротив меня находилась АСТ стена. АСТ — это то, через что проходят все выпускники по нескольку раз в год. И это даже не мысль о самоубийстве (хотя очень близко). Это экзамен. На кафельной стенке, прямо над большой аркой, ведущей в правое крыло школы огромными буквами выведено АСТ 30+ CLUB, а рядом, почти под самым потолком чем-то похожим на несмывающийся маркер с толстым стержнем в столбик написаны имена учеников, которые сдали этот экзамен более чем на тридцать баллов.

Каждый раз, проходя мимо этого места, я чувствовал какой-то внутренний пинок, словно мне его давало собственное подсознание. «Ты можешь быть на этой стене» — назойливо нашептывал премерзкий голос в голове. И у меня действительно были все шансы увидеть свое имя в этом коридоре.

Но я не хотел быть дурацким именем на стене. Повиснуть там, пока холодные поверхности не покроются плесенью, пылью или отвратительным баннером о Весеннем балу. Имя должно отпечатываться в истории, а не в пространстве между темными кафельными трещинками.

Пусть мое имя никогда не фигурирует на грязных стенах этой затхлой школы, пусть память обо мне здесь сотрется вплоть до последней скуренной в учительском туалете сигареты. Пусть мое имя прозвучит позже, когда нельзя будет проигнорировать его, пройдя мимо в людном коридоре или прослушать его где-то в середине списка на вручении дипломов.

Моя профильная физика должна была начаться через тридцать минут, и я решил выйти на улицу, где газон напекали яркие лучи полуденного солнца.

Взгляд непроизвольно зацепился за яркое пятно около входной двери — мемориальный алтарь, сооруженный в память о Линде Вест. Сейчас его своими тощими спинами закрывала пара каких-то низкорослых парней, обоим, возможно, не больше шестнадцати. Они стояли там и мерзко гоготали, отчего я застыл на месте. Мне было далеко до звания пацифиста, но в своем окружении я вполне схожу за того, кто может держать себя в руках и рационально оценивать каждую ситуацию (когда ты дружишь с холериком Дэнни, у которого проблемы с контролированием гнева, и Питом — главным авантюристом штата, ничего другого не остается).

Но во мне вдруг что-то замкнуло.

Фотография Линды, возвышающаяся в центре стены, была испорчена. Ублюдки черным фломастером подрисовали девочке усы и оправу очков вокруг глаз. Не думаю, что я когда-либо за всю свою жизнь испытывал такой гнев.

Направляясь в сторону мелких паршивцев, все, чего я хотел — это свернуть их тонкие бледные шеи.

— Эй! — грозно окликнул я, размашистым шагом достигая мягких игрушек, наставленных на полу.

Они уже собирались смыться, когда я нагнал их и схватил за шкварники, со всей дури припечатывая к стенке.

— Да какого черта ты творишь, придурок?! — возмущался поганец, повисший на моей левой руке. У мальца только начал ломаться голос.

— Это вы какого хрена творите? — я с отвращением отшвырнул их в сторону. — Думаете, это круто — издеваться над мертвой девочкой?!

— А тебе вообще какое дело? Твоя подружка что ли? Не думал, что на таких уродин еще кто-то западает...