Мы умели верить

Роману нравилось делать это лежа на боку, прижавшись грудью к спине Йеля. Он заливал их обоих потом. Он стонал, содрогаясь, в волосы Йеля. Первые несколько раз он действовал слишком быстро, слишком спазматично. Потом он научился расслабляться, замедляться и начал, похоже, действительно получать удовольствие, а не нестись, словно обгоняя стыд. Теперь он даже мог задержаться у Йеля и поговорить о чем-то.

– Без обид, – сказал Роман, – и это… то есть это хорошо, но конец у тебя как ебучая перцемолка. То есть я никогда не видел… в смысле я как-то не…

– Не волнуйся, – сказал Йель. – Я не стану пытаться всунуть тебе.

Йель спросил Романа, не собирается ли он на гей-парад, через десять дней. Они уже понемногу трезвели; было три часа утра.

– Просто быть там – уже важно, – сказал Йель и подумал, что говорит, как Чарли. – В прошлом году мы собрали тридцать пять тысяч.

Роман подкатился к Йелю и ухмыльнулся, щурясь без очков как крот.

– Ты говоришь, тебе важен размер.

– Я говорю, мы хотим, чтобы нас вышло больше.

Роман рассмеялся и провел пальцем по животу Йеля.

– Это пойдет тебе на пользу. В этом что-то есть. Когда видишь типа трансвестита, танцующего вокруг шеста на грузовой платформе, прямо посреди улицы, тебе после этого легче идти на работу и не париться насчет своей голубизны, – впрочем, Йель уже не ходил на работу. – К тому же, – но тут Роман прикусил ему ухо и погладил по боку. – К тому же, это расширит твой кругозор.

– Это ты расширяешь мой кругозор.

Йель не видел Романа после той ночи и с некоторых пор стал сомневаться, что сам выберется на парад. Он купил билет на матч «Кабсов» с «Метсами»[122], начинавшийся в 15:30, что давало ему уважительный повод не идти, о чем он и сказал Эшеру, когда тот позвонил накануне и спросил, не хочет ли Йель протянуть руку помощи платформе Чикагского фонда борьбы со СПИДом.

– Вообще-то, – сказал Эшер, – нам от тебя нужны не руки, а твое симпатичное лицо. Мы будем в одежде, никаких плавок. Но если ты не хочешь, то и ладно. Кто я, чтобы указывать тебе?

Йель был бы рад сделать для Эшера что угодно, но он не мог решиться пойти на парад, идти по улице среди всех своих знакомых и рисковать наткнуться на Чарли около сцены.

Один рыжий парень по имени Росс, флиртовавший с Йелем в спортзале Марина-Сити, позвал его оттянуться с друзьями, сидя на пожарной лестнице с мохито на углу Веллингтон-авеню и Кларк-стрит, где пройдет гей-парад. Йель не хотел обнадеживать Росса, но точка обзора была заманчивой. Когда он только переехал в Чикаго, он влюбился во все пожарные лестницы, ему казалось сейчас появится Одри Хэпберн с гитарой и полотенцем на голове и споет ему «Moon River», а потом схватит за руку и поведет показывать город.

Йель составил мысленный список причин не ходить на парад: он хотел увидеть, как Сэндберг покажет класс Гудену[123], он не хотел стоять и возбуждаться на красавцев с голым торсом, чтобы потом вернуться домой и печально дрочить в ванной. Ему не хотелось волноваться, как он будет выглядеть, постоянно высматривая в толпе друзей и бывших друзей, а также ему не хотелось видеть, как мимо проедет платформа редакции «Во весь голос». И в дополнение ко всему этому, каждый год он боялся, что кто-нибудь взорвет бомбу или начнет стрелять по толпе. Прошлым вечером он смотрел в новостях, как тысяча сторонников KKK заполонила парк в черном районе на юго-западе. Вчера они выкрикивали расистские оскорбления и объявили, что планируют снова устроить сбор в Линкольн-парке перед гей-парадом и произнести речь. Это не обещало ничего хорошего.

За последние четыре месяца Йель обращался во все учреждения, какие только приходили ему на ум, даже в аквариум и планетарий, в частные фирмы в Мичигане и в отдаленные университетские галереи, где он никого не знал. Его резюме впечатляло, но никто, похоже, не хотел нанимать его на постоянную работу, разве что составлять заявки на гранты. У Бригга ему нашли замену, и Йель не заглядывал туда с начала апреля.

Сесилия по-прежнему работала на своем месте. Галерея была в хорошей форме. Судебный иск был отозван, и Чак Донован теперь тешил свое эго в других баталиях. Йель как-то позвонил Биллу, спросить, как дела, и узнал, что реставрация картин Модильяни и Эбютерн займет гораздо больше времени, чем ожидалось. Билл уже начал сомневаться, что выставку удастся устроить в следующем году. Йель собственноручно удалил часть пленки, где Нора рассказывала, как написала картину за Ранко.

«Один маленький шажок, – сказал он Роману, – по стопам Ричарда Никсона».

В апреле Шарпы приехали в Чикаго на неделю, и Йель тактично освободил их квартиру. Роско он переправил к Эшеру, где тот заметно потолстел. Что бы Йель ни говорил, Аллен чувствовал личную ответственность за его уход из галереи – из-за того давнишнего звонка. Они удвоили свой напор и настояли, чтобы он и дальше жил у них. Все равно они проведут лето в Барселоне.