Мы умели верить

Он любил Эшера не больше и не меньше, чем всегда, другими словами, он очень его любил, в чем он позволил себе признаться лишь недавно. Нельзя сказать, что он стал проводить больше времени в его компании, но у него появилось больше возможностей сидеть и смотреть на него: когда Эшер выступал на благотворительных мероприятиях, вел собрания сообщества, появлялся в телевизоре, когда «Квилт»[135] прошел на пирсе ВМС, и когда его арестовали – и Йель наконец позволил себе смотреть издали на то, что, как он всегда знал, будет резать ему глаза.

Эшер битый час уговаривал Йеля на демонстрации со свечами принять участие в сегодняшнем марше. «Ты смутишь кого-то в шестичасовых новостях, – сказал он. – Насколько это будет эффективнее, чем написать письмо? Что бы ты ни сделал, такого эффекта ты не получишь. А эффект большой. В этом все дело».

Его нью-йоркский акцент проявлялся во всей полноте. Он ткнул пальцем в грудь Йелю довольно сильно и извинился.

DAGMAR влились в чикагское отделение ACT UP, и Эшер обеспечивал им правовое сопровождение, плюс и сам получал спреем в лицо. Большинство акций протеста насчитывали двадцать-тридцать заводил, но этот марш имел национальное значение – люди слетались со всей страны, чтобы высказать протест штаб-квартире AMA[136] по поводу противодействия социальному страхованию. А заодно – системе окружных больниц и страховым компаниям, и бог знает чему еще. Все это смущало Йеля, но, согласно Эшеру, больше значит лучше.

«Если мы не вступимся за бедных черных женщин, которым нужны места в окружной больнице, – сказал Эшер, – мы не лучше гребаных республиканцев. Ты ввязываешься в это не только ради своей выгоды. И, Йель, – сказал он, и Йель слегка удивился, что Эшер помнил о его присутствии, а не просто вещал, как для телеэфира, – я думаю, ты был бы в этом молоток, на долгой дистанции. Может, за кулисами, но ты нам нужен. Нам всегда будут нужны новые лидеры. Проблема этого движения в том, что лидеры все время умирают. Нам нужны замы».

По свече Эшера потек воск, опасно подбираясь к его руке. Йель протянул руку и остановил каплю ногтем. Возможно, в тот момент Фиона окончательно поняла чувства Йеля, если еще не была в них уверена.

Когда Йель с Фионой присоединились к маршу, участники уже вовсю двигались на север, к мосту Мичиган-авеню. Среди протестующих были люди в халатах врачей, что не могло не радовать, и многие несли транспаранты – «Убийство в рамках закона», «Кровавые деньги» и что-то мудреное о том, что при Джордже Буше есть наркоцарь, но нет спидоцаря – и Йель почувствовал себя серым статистом. Никто, ни единый человек, не носил двух рюкзаков; и Йель вздохнул с облегчением, что не пришел как перестаравшийся отличник.

Фиона с готовностью стала скандировать лозунги вместе со всеми, и как только Йель взял с нее пример, он почувствовал, что ритм его шагов по тротуару накладывается на ритм лозунгов, и все это синхронизируется с его пульсом, словно он танцевал.

– Больные СПИДом, – кричала женщина с мегафоном, – вас хотят уделать! Что будем делать?

И все выкрикнули в ответ:

– Не ждать удачи! Давать сдачи!

Йель высматривал знакомых, но понимал, что вряд ли узнает кого-то; протестующих были тысячи, и ему даже было приятно, что никого из этих людей он за столько лет не видел в Бойстауне. Хорошо было чувствовать себя частью такого множества, волной в человеческом море.

Лозунги поочередно стихали и смолкали, словно по велению невидимого дирижера, и сменялись новыми: они доносились до Йеля, сперва неразборчиво, а затем все яснее, и тогда он тоже подхватывал их вместе со всеми.

Проходя мимо Трибьюн-тауэр, под изумленными взглядами туристов:

– Забота! О здоровье! Право! Каждого! Забота о здоровье – право каждого!

Перед зданием «Синего креста», на Магнифисент-Майл[137]:

– Мы другие! Не такие! Розовые! Голубые!

Шагая по Стейт-стрит, толпа сплотилась теснее, стала кричать еще громче:

– Эй, эй, Эй-Эм-Эй! Сколько умерло людей?

Рядом с Йелем и Фионой нарисовались трое смеющихся подростков и стали кривляться, томно вскидывая руки, но никто не обращал на них внимания. Кто-то бросил из окна машины пустую сигаретную пачку, отскочившую от плеча Фионы.

Йель заметил Рафаэля из «Во весь голос», с тростью, но слишком далеко, чтобы окликнуть его. Повсюду была полиция, свистела в свистки, кричала что-то, чего Йель не понимал, но никого еще, похоже, не арестовали. Никому пока не заламывали рук.

Но не успели они дойти до AMA, как Йель почувствовал, что желудок подвел его. Он сказал Фионе, что ему нужно в туалет, а она заметила, что он весь побледнел.