Мы умели верить

Он единственный из всех доел свой сэндвич.

– Дальше наступил девяносто шестой! Внезапно появились новые хорошие препараты! Несколько месяцев я даже не помню, настолько я был в отключке, а когда туман рассеялся, я снова был дома. Я мог шевелить руками и принимать пищу. И не успел я моргнуть глазом, как стал с выходить на пробежки. То есть это, конечно, случилось не сразу, но ощущение было такое. Долгое время – ты это оценишь, Фиона – долгое время я думал, может, я призрак. В буквальном смысле. Я думал, что, наверно, умер и нахожусь в каком-нибудь чистилище или на небесах. Потому что как вообще такое могло быть, понимаешь? Но потом я подумал: если это небеса, где же все мои друзья? Не может быть, чтобы здесь не было Йеля, и Нико, и остальных. Так что, похоже, это всего лишь старушка земля. И я все еще топчу ее.

Серж извинился и вышел ответить на телефонный звонок. Он весь день переписывался с кем-то, и хотя никто из его знакомых, похоже, не пострадал, этого нельзя было сказать обо всех знакомых его знакомых, поэтому ему приходилось обсуждать безотлагательные и тревожные вещи.

– Мой муж, – сказал Джулиан, – прошел по большому счету через то же самое. Он называет это второй жизнью. Для меня такая формулировка отдает религией, но он ведь вырос не на юге. В общем, он прав; ощущение как раз такое.

На левой руке Джулиана было кольцо, золотое обручальное кольцо.

До чего же странно, что Джулиан получил вторую жизнь, целую новую жизнь, тогда как Фиона жила последние тридцать лет в оглушительных отголосках прошлого. Она жила наедине со своим кладбищем, не ведая о том, что мир изменился, что одна из могил все это время была пуста.

– Что до матерей, – сказал Джулиан, – и до Йеля Тишмана – Ричард, я не говорил тебе, что виделся с мамой Йеля? Может, лет двенадцать назад.

Фиона распластала ладони по столу, ища опоры. Если Джулиан и вправду был призраком, то он был из тех, что терзают живых. Он повернулся к Фионе и Сесилии.

– Я работал на съемочной площадке пилотной серии этого ситкома под названием «Фолливуд»[134]. Вы о нем не слышали, он не прошел, слава богу. И она играла врача. Я бы не узнал ее в лицо, но я знал ее имя. Джейн Гринспан. Помните?

Фиона вспомнила ее нос, как у Йеля, и широкий рот. Она сотню раз видела ее на экране телевизора, а в реальной жизни только раз, и то мельком. Ту рекламу тайленола крутили несколько лет, и Фиона постепенно запомнила ее лицо достаточно, чтобы узнавать ее в других рекламах в последующие годы. Почему? Этот вопрос она слезно обращала ко всем, кто готов был слушать ее, кроме Йеля. Почему такая мать бросила его? Из всех родителей всех геев, каких она знала? Мать-актриса поняла бы сына-гея, разве нет? Для Йеля быть брошенным ею по причинам, никак не связанным с его сексуальностью, было слишком, какой-то нелепицей.

Ричард спросил Джулиана, говорил ли он с ней, и он сказал:

– Не о Йеле. Это было бы жестоко. Я не знаю. То есть как бы я вообще начал такой разговор? Я был близким другом вашего брошенного сына. А потом я подумал, вдруг она не знает, что он умер?

– Она знала, – сказала Фиона, голосом треснувшего стекла.

Она не могла дышать. Пусть ей и не хотелось выйти на улицу, она была готова сказать, что ей нужен свежий воздух. Но Серж пошел открывать кому-то и вернулся с Джейком Остином.

И она уже не могла уйти, потому что нужно было все объяснить, рассказать все заново: недоразумение, странное воссоединение, досада Ричарда, вся жизнь Джулиана.

Джейк улыбался так, словно это была самая отпадная история на свете.

– Окей, – сказал он, – должен сказать, я чувствую себя несколько оправданным. Вот почему я хотел спросить про триптих, Фиона. Потому что видел обновление. То есть ты говорила так уверенно, и я подумал, что, может, я ошибся.

Фиона не поняла его, и Ричард объяснил ей, как в прошлом году, когда Джулиан заглянул в Париж, он снова сфотографировал его. На выставке в числе прочего будет и обновленная группа из четырех фотографий.

– Квадриптих, – сказал он. – Не самое привычное определение.

– Можешь в это поверить? – сказал Джулиан. – После стольких лет я снова стал моделью!

И это было сказано настолько в духе Джулиана Эймса, настолько похоже на то, как он сказал бы это в свои двадцать пять, что Фиона подошла к нему и поцеловала в лоб.

– Я так рада, что ты здесь, – сказала она. – Я так, так, так, так рада.

1990

Пусть они не собирались приковывать себя наручниками к фонарным столбам, ничего такого – всего лишь пройти маршем, Йель и Фиона написали на своих руках маркером номер Глории и номер адвокатской конторы Эшера, даже притом, что самого Эшера могли посадить с большей вероятностью, чем их. Глория подвернула ногу, но вызвалась быть дистанционной поручительницей для как минимум десяти протестующих, и Йель волновался, что, если их всех арестуют, у нее не хватит денег внести за всех залог и ему придется чахнуть за решеткой.

– Я не знаю человека ответственнее ее, – сказала Фиона.