Мы умели верить

Это была правда; Чарли говорил, что она единственная журналистка в мире, которая ни разу не срывала срок сдачи материала. Глория ушла из «Во весь голос» и писала теперь для «Трибуны». Йель на всякий пожарный записал еще номер Сесилии. Они с Фионой свободно повязали вокруг шеи банданы, хотя Йель сомневался, что они их защитят от слезоточивого газа. Он чувствовал себя дурацким ковбоем.

Они доехали надземкой до Кольцевой, и Йель старался не показывать Фионе, как он напуган. В прошлом он участвовал в мирной демонстрации со свечами перед больницей округа Кук субботним вечером – он проторчал там до двух утра, питаясь супом и кутаясь в одеяло с Эшером и Фионой, и другом Эшера из Нью-Йорка, но он чувствовал себя в большей безопасности. Свечи напоминали ему о религиозной службе, и довольно скоро все уже сидели. Там было всего несколько сотен человек, кое-кто с гитарами. Глупая показуха, с какой-то стороны. Настоящий марш – это нечто другое, и один до крайности усердный тип из ACT UP, позвонивший Йелю накануне ближе к ночи, сказал ему заранее сообщить друзьям и родным, куда он отправляется. А еще посоветовал надеть второй, мягкий рюкзак на грудь.

«Иногда они спасают от дубинок, – сказал он. – Так что просто напихай туда свитеров, всяких тряпок».

Но у Йеля был только один рюкзак. Он положил в него трикотажную рубашку, запасную бандану и бутылку воды. Ингалятор он положил в карман брюк, а в другой – целлофановый пакет с трехдневным запасом таблеток, на случай задержания. Восемьдесят пять таблеток, стоимостью в семьдесят с чем-то долларов, слава богу за страховку.

В понедельник поезд был забит утренними пассажирами, мужчинами в костюмах, женщинами в блейзерах, было и несколько детей в форме частных школ. Сбор был намечен на восемь, у Пруденшал-билдинг, но было уже 8:45, и они, по всей вероятности, встретят толпу во время шествия по Мичиган-авеню к офисам «Синего креста». У Йеля в кармане была сложенная ксерокопия их маршрута. Огромная петля, которая казалась слишком длинной для пешей прогулки. Следующая большая остановка намечалась перед Американской медицинской ассоциацией, а после – перед одним страховым агентством, и наконец они должны были вернуться на Дейли-плаза, чтобы усесться перед зданием муниципалитета и протестовать против того, что в больнице округа Кук вдвое сократили количество коек для больных СПИДом, а также против того, что туда не принимают женщин на стационарное лечение.

Фиона нашла место на сиденье и усадила Йеля. Вообще-то он отлично себя чувствовал, не считая того, что желудок уже несколько дней беспокоил его. И не так, как это бывало от приема препаратов – это были резкие судороги, бурление. Это могло означать начало конца, или это могли быть нервы. Как только он уселся, Фиона сказала:

– Короче, у меня проблема. Я влюбилась в профессора социологии.

– Ух ты! – Йель рассмеялся. – Безответная любовь, или ты типа набираешь дополнительные баллы?

– То есть он звонит мне. Домой. Но мы не… мы не нарушаем закон, ничего такого!

– Скажи, что ему не шестьдесят, – сказал Йель. – О боже, он женат?

– Нет и нет. Он твоих лет, примерно.

– Но ты его студентка.

– Верно. Ну, была. Экзамен на этой неделе.

– Тебе надо готовиться.

– Заткнись. Вот сдам экзамен, и что потом?

Фиона покраснела. Если она и пыталась казаться равнодушной, у нее не получалось. Как прекрасно было смотреть на счастливую Фиону, влюбленную Фиону.

– Можешь подождать, пока выставят оценки, – сказал он. – Для приличия. А потом… Ну, поняла.

– Правда? А я думала, ты будешь взывать к здравому смыслу. Ты же вроде как мой самый чуткий друг.

– Уф, ты просишь совет у того, кто с каждым днем все больше сознает, как коротка жизнь. Подожди, пока получишь оценку, а потом иди к нему в кабинет и расстегивай ширинку.

Он говорил тихо, но Фиона воскликнула:

– Это уж очень по-гейски, Йель!

Никто не смотрел на них; а если кто и услышал, то подумал бы, что она наезжает не на него, а в общем

– Я вполне уверен, с натуралами это тоже работает. Серьезно. Сколько жизней у тебя? Сколько раз тебе будет двадцать пять?

Фиона подняла бровь. Брови у нее были темнее волос, и Йелю нравилось, что это придавало ей вечно саркастичный вид.

– Ты сам-то следуешь своим советам? – сказала она.

– Я собираюсь принять участие в общественном беспорядке, так? Разве это похоже на мои привычные действия?

– Ничуть. Но я знаю, почему ты это делаешь. Это не потому, что жизнь коротка. А потому, что ты любишь Эшера.

Он захотел возразить, но кровь так бросилась к его щекам и ушам, что он это услышал, так что было бессмысленно отрицать очевидное. Она ведь видела его на демонстрации со свечами, как он хандрил, гадая, спит или нет Эшер со своим нью-йоркским другом, как смотрел на лицо Эшера в свете свечи.

– Ну, – сказал Йель, – в нем много хорошего.