Мы умели верить

Она выдавила из себя улыбку, впервые за время их встречи.

– Я действительно пытался найти тебя, – сказал он. – Надо было спросить Ричарда.

Его голос остался прежним. Голос Джулиана.

– Ты спрашивал, помнишь? В прошлом году, в Эл-Эй. И я сказал, что дам тебе ее почту. Я, конечно, забыл.

– Это ничего, – сказала она.

– Я себя чувствую олухом, – сказал Ричард.

Они решили, что им всем непременно нужны сэндвичи и отправили за ними Сержа. Когда он вернулся с бумажным пакетом с пятью багетами, ветчиной и сыром в целлофане, они все сидели за столом, и Ричард находчиво разбавил общую неловкость историей о том, как Йель Тишман устроил вечеринку в честь дня рождения соседа по палате в Масонском медцентре, с которым только там и познакомился, когда узнал, что у того никого не было в городе. Йель сказал им всем принести какие-нибудь подарочки, и Фиона купила для прикола «Плэйгёл»[132], а этот парень оказался натуралом. Матерым наркоманом из южных штатов.

– Он не оценил подарка, – сказал Ричард.

Фиона все никак не могла преодолеть скованности, ощущения зыбкости, смущения. Она смотрела на свои руки. Если это были те же руки, что и всегда, тогда не было ничего невозможного в том, чтобы Джулиан Эймс сидел здесь, по другую сторону стола, жуя свой сэндвич, спрашивая Ричарда, нет ли у него салфеток.

Она столько лет считала себя единственной, чья память хранит те события, тогда как все это время и в памяти Джулиана продолжали жить все эти вечеринки, разговоры, шутки.

– Фиона, я мало о чем так сожалею, – сказал Джулиан, – как о том, что уехал. Хочу, чтобы ты знала. Я думал облегчить всем жизнь своим побегом, а на самом деле я их просто бросил. Я подумать не мог, что их не станет раньше, чем меня. Даже в голову не приходило такое. И я знаю, от Ричарда… Знаю, что ты, в частности, заботилась о Йеле. Это должен был сделать я. С ним должен был остаться я.

– С ним была и Сесилия, – голос Фионы осип, словно она молчала неделю. – Мы с Сесилией были в больнице. По очереди.

– В основном, ты, – сказала Сесилия.

– Но умер он один, – это были самые жестокие слова, которые могла сказать Фиона, не только для Джулиана, но и для Ричарда и Сесилии, и для себя. – Он умер совсем один.

Джулиан положил свой сэндвич на стол и посмотрел на Фиону, поймав ее взгляд.

– Ричард говорил мне, – сказал он. – Я знаю, как знаю и то, что это не твоя вина. Каждый мог умереть в одиночестве. Ты же понимаешь, среди ночи, если…

– Это произошло не среди ночи.

Сесилия положила прохладную ладонь на шею Фионе.

Серж неслышно спросил Ричарда о чем-то, и Ричард так же ответил ему:

– В Нью-Йорке.

Должно быть, Серж спрашивал, где был Ричард, когда умер Йель. Карьера Ричарда в то время пошла в гору.

Фиона, чтобы сменить тему, попросила Джулиана рассказать о последних трех десятках лет своей жизни.

– Если ты спрашиваешь, каким образом я до сих пор жив, – сказал Джулиан, – я понятия не имею.

Но он слегка лукавил. В восемьдесят шестом он отправился в Пуэрто-Рико и прожил там год, сидя на шее у старого друга, продавая футболки на пляже и покуривая дурь.

– Я был совершенно уверен, что скоро умру, – сказал он. – А потом, когда я услышал о зидовудине, это было как… как если ты пытаешься утопиться, а кто-то бросает тебе веревку, и ты непроизвольно хватаешься за нее.

Проблема была в том, что у Джулиана не было страховки, а этот препарат стоил больше, чем он зарабатывал за полгода, живя в Чикаго. Так что он отправился домой, в Вальдосту, в Джорджию, где мать, которая уже не чаяла его увидеть, с радостью пустила Джулиана жить в его детскую комнату и с не меньшей радостью потратила на лекарства деньги, полученные от отцовской страховки жизни, и перезаложила свой дом ради младшего сына.

– Она была святой, – сказал он. – Леди старого юга. Она была создана для церкви и вечернего чая, но оказалось, что она также создана для решительных дел.

Какое-то время она заставляла его не бросать работу – он устроился в местную кинокомпанию – поскольку отчаянно верила, что он выживет, и когда он поправится, ему будет ни к чему пробел в послужном списке. (Фиона вспомнила трогательный оптимизм Джулиана до диагноза, как он всегда верил, что эту болезнь вылечат, верил, что он вот-вот прославится. Должно быть, он перенял все это от матери.) Но ему становилось все хуже и хуже, несмотря на ее заботу, поскольку вирус выработал устойчивость к зидовудину.

– У меня наверно оставалась последняя Т-клетка, и та ущербная, – сказал он. – Я весил сто восемь фунтов[133].

– Как раз тогда я тебя и увидел, – сказал Ричард.

Фиона знала, что Ричард наткнулся на Джулиана в Нью-Йорке где-то в начале девяностых. Джулиан приехал туда с другом, посмотреть пару хороших представлений пока еще не умер. Он был в инвалидном кресле. Вот тогда Ричард и сделал ту самую последнюю фотографию с ним, третью часть триптиха. Ричард потом позвонил ей, а она позвонила Тедди, чтобы изумить его, что Джулиан продержался так долго.

– Верно. И после этого я пролежал в больнице круглый год. Та поездка в Нью-Йорк была плохой идеей, в ретроспективе.

– А дальше? – спросил Серж.