Наступила ночь, а он так и не вышел из комнаты. Не приготовил ужин. А я сидела на диванчике совершенно неподвижно, пока у меня не затекла спина и не занемели ступни. Пришлось встать, чтобы разогнать кровь. В конце концов я умылась и отправилась в свою комнату в той части дома, где, кроме меня никто никогда не бывал.
Глава восемнадцатая
— Марин, — зовет она. — Пожалуйста, поговори со мной.
Кажется, я надолго замолчала и даже не заметила.
—
Не ожидала, что скажу именно это. Оно само вырвалось. Я даже не знаю, правда ли это. Иногда я по нему скучаю, а иногда — нет.
Мейбл придвигается поближе.
— Знаю, — говорит она. — Знаю. Но ты пытаешься мне что-то сказать. И я хочу послушать.
Ее коленка почти касается моей. Она больше не боится близости. Теперь мы знаем, что можем обниматься всю ночь без каких-либо последствий. Я любила ее, но былое уже не вернуть. Ни костра на пляже. Ни поцелуев. Ни жарких ласк. Ни пальцев в волосах. Но, может быть, я могу вернуть другое — те времена, когда все было проще, когда мы с Мейбл были просто лучшими подружками и дедушка был вполне себе
Я хочу рассказать ей все, но пока не могу. Слова застревают в горле.
— Расскажи мне что-нибудь, — прошу я.
— Что?
— Что угодно.
Расскажи мне о тепле.
Расскажи о пляже.
Расскажи о девочке, которая живет со своим дедушкой; о доме, полном обыкновенной любви; о доме без призраков. О муке на руках, о сладком аромате выпечки. Расскажи, как девочка с дедушкой стирают вещи друг для друга и оставляют стопки чистого белья в гостиной — но не потому, что таят какие-то секреты, а потому что так у них заведено. У них — простых, бесхитростных и настоящих.
Однако не успевает Мейбл раскрыть рот, как я выдавливаю:
— Все это было обманом.
Она придвигается ближе, мы соприкасаемся бедрами. Она берет меня за руки так, как обычно делала на пляже, так, будто я замерзла и она хочет меня согреть.
— Что было обманом?
—
— Не понимаю, — говорит она.
— У него в спальне оказался чулан. И в нем была его настоящая жизнь. Там было столько
— Всякого
— Я нашла его письма. Он сам их писал. Ставил ее имя, но писал все сам.
— Марин, я не…
Глава девятнадцатая
Я проснулась от того, что Дедуля ушел. Щелчок двери, шаги вниз по лестнице. Я выглянула в окно и увидела, как он заворачивает за угол, направляясь в магазин, или к Бо, или в любое другое место, где он пропадал во время своих прогулок по району.
Я опять уснула и только после одиннадцати встала и пошла в душ. Вымывшись, сварила на завтрак несколько яиц и оставила в миске парочку для Дедули. Сделала себе чай и положила второй пакетик в его чашку, чтобы он просто залил его кипятком, когда вернется. Затем почитала на диване, а позже вышла на улицу. Остаток дня я провела в парке Долорес с Беном и Лейни: бросала собаке мяч, смеялась вместе с Беном, вспоминала то, что мы пережили за последние семь лет. Потом мы привязали Лейни к столбу рядом с любимой такерией[26] Бена и из окна наблюдали, как всякие хипстеры останавливаются ее погладить.
— Как ты будешь жить без всего этого? — спросил Бен, когда мы принялись за буррито. — В Нью-Йорке вообще есть мексиканская еда?
— Честно? Без понятия.
Я вернулась домой после восьми и сразу ощутила тишину.
— Дедуль? — крикнула я, но, как и прошлым вечером, он не ответил.
Его дверь была закрыта. Я постучала и подождала. Ничего. Машина стояла перед домом. Я спустилась в подвал проверить, не стирает ли он, но машинка молчала.
На кухне в миске так и лежали яйца, которые я для него сварила, а в кружке — сухой чайный пакетик.
Я взяла свитер и вышла на улицу. Небо стремительно темнело, и когда я пересекала шоссе Грейт-Хайвей, меня ослепили фары машин. Я побежала по песку к дюнам. Песколюбка царапала лодыжки, над головой летали птицы. Я не глядя миновала знак, предупреждающий об опасности, на который никто никогда не обращал внимания, хоть опасность эта была самой что ни на есть настоящей.
Я думала о Дедулиных намокших брюках, о его тощем теле, о крови на платках. Было уже темно, и отчетливо я видела только воду. Жаль, поблизости не было никого из маминых друзей — но даже опытные серфингисты не плавают в сумерках.
По пляжу прогуливались несколько компаний и парочка одиноких собачников. Никаких стариков. Я пошла обратно.
Вернувшись домой, я принялась колотить по Дедулиной двери.
Тишина.
От паники все плыло перед глазами.
Это мое подсознание надо мной издевается. Я устроила истерику на пустом месте. Дедуля постоянно уходит из дома — да и я все лето где-то пропадала, — так почему же он должен сейчас сидеть тут и ждать меня?
Я припала к его двери.
— Дедуль! — заорала я.
Я кричала так громко, что он бы точно проснулся, если бы спал. Но ответом была лишь тишина.