Мы вернемся

Он даже не шептал – сипел, сидя на кресле у ее кровати. Еще один близкий родственник Ирга, если судить по лицу – опухшее, синее, в безобразных кровоподтеках и ссадинах. Элис успела выхватить взглядом перевязанные белыми бинтами запястья до того, как он спрятал их под рукавами толстовки.

Элис облизала свои пересохшие губы, набрала воздуха в легкие, но так и не смогла сказать ни слова.

– Мара делает перевязку Астору, потом еще нужно Сэма глянуть и Вик – она в себя пришла давно, но сама понимаешь – пара пуль в теле никому еще добра не приносили. – Эван говорил тяжело, кромсая слова и теряя порой целые звуки. Он не смотрел Элис в глаза, все блуждая взглядом по покрывалу, по худым исколотым рукам, из которых торчали катетеры, но только не в лицо. – А я подкараулил момент, когда Стю отлучился, – по-другому к тебе не пробраться.

– Я не хотела никого видеть.

– Меня особенно, да? – Он поник, опуская голову ниже, боясь даже вдохнуть. Элис понимала, что он не виноват, что сейчас нужно его успокоить, но не могла. Он единственный, кто видел все то, что происходило там, он разделил ее боль, ее ужас, и теперь это стояло между ними стеной, словно заговори она – накроет с новой силой, и она уже не выплывет из этой боли.

– Ты не виноват.

– Только я и виноват, Элис. – И тут она заметила стертые костяшки, сбитые пальцы – видимо, наказывал себя Эван, как умел, словно мало ему было боли в том амбаре. – И перед тобой в первую очередь.

Он слегка потянулся к ней отчего-то трясущимися пальцами, и она тут же дернулась в приступе паники. По правде говоря, и прикосновения Костры в душе, и пальцы Мары, что трогали ее ежедневно, и Стю, который нес ее, – все это было очень и очень тяжело, но Элис сжимала себя в тиски и терпела. Теперь же позволить притронуться к себе добровольно было выше ее сил. Эван в ужасе смотрел на все это.

– Ты… Прости, я не буду касаться. Ты ненавидишь меня! И правильно.

– Эван, нет. – Как же тяжело было все объяснять. Особенно если человек априори тебя не услышит. – Дело не в тебе, а во всех: я не готова пока позволить кому-то прикасаться к себе. И я не ненавижу тебя, слышишь?

– Зато я себя…

– Господи, хватит! Ну сколько можно?! Ненавидь этих иродов, их авторов с их извращенными мозгами, всю ситуацию, но не себя! Тебе сражаться нужно, держаться – война только началась.

– А тебе? – Эван с надеждой посмотрел на нее.

– А мне… Забыться. И нет, даже не пытайся говорить со мной. Лучше позови Мару – мне нужно лекарство. И скажи Стю, чтобы больше никого не пускал. Прости, Эван, я не могу… Не могу…

Она знала, что ее слезы убьют его, но ничего не могла с собой поделать, – она не знала, как сражаться, да и зачем. Ей просто хотелось умереть – в этот раз по-настоящему и окончательно. Чтобы больше никаких воспоминаний, никаких мучений и никаких отчаянных глаз на той стороне век, едва она закрывала свои.

Эван выходил из комнаты походкой смертника, идущего на казнь. А у Элис не было сил даже на миг почувствовать себя виноватой. Она снова предала его, оставила одного в самый нужный момент. Чем она была лучше той самой Кэт? Тем, что не резала лица огромным стальным ножом? Что ж, она отлично управлялась словами, взглядами и безразличием – что из этого страшнее, Элис знала наверняка. Внутренние шрамы всегда заживают дольше, если заживают вообще.

* * *

Элис не считала дни, не обращала внимания на смену дня за окном, на шум и голоса – ни на что. Просыпалась и просто ждала, когда Мара снова введет ей препарат и позволит погрузиться в очередную мешанину кошмаров. В один из дней она молчаливо позволила осмотреть себя Акине – та держалась бодро, но в глазах откровенно читалась вина. Ей-то в чем быть виноватой – Элис категорически не понимала. Где-то глубоко внутри сидел голосок, который отчаянно кричал, что нужно узнать об остальных, позаботиться о всей семье, но Элис хладнокровно его игнорировала, пребывая в своем горестном коконе. Она знала, что вечно так лежать ей не позволят, но не ожидала, что дверь откроет именно этот человек.

– Мика?

Микалина вошла в комнату огромным серым пятном. Ее волосы были собраны в небольшой пучок на макушке, на лице – ни грамма макияжа, только вековая усталость да мешки под глазами чернее налитых грозовых туч, старая футболка да серый кардиган в комплекте с черными джинсами. Она выглядела очень устало, блекло, демонстрируя тоску каждым дюймом своего тела. Тоску и невероятно огромное самобичевание.

– Ты бы хоть попыталась улыбнуться – кексик как самому косячному человеку, считающему себя во всем виновным, все равно пожизненно достается Эвану. – Элис усмехнулась, пытаясь присесть, но боль царапала изнутри каждый несчастный капилляр.

– Клуб самобичевателей? – Мика подошла поближе, подтянула стул и присела рядом с Элис. – Отличное вышло бы название для книги.

– Ой, давай не будем о книгах. Ты вернулась? – осторожно поинтересовалась Элис. Она очень хотела и одновременно боялась услышать ответ.