И действительно, за два года своей работы трибунал ООН сделал не так уж много. Он постоянно страдал от нехватки кадров и неэффективности управления, а его обвинительная стратегия выглядела бесцельной и оппортунистической. Большинство обвинительных актов следовали за случайными арестами по иммиграционным обвинениям, предъявленным руандийским беглецам в разных африканских странах, а в некоторых громких делах, например в деле полковника Багасоры, который был пойман в Камеруне, ООН ответила отказом на требование экстрадиции, предъявленное Руандой, чтобы провести собственный процесс. Точно так же этот трибунал в конечном счете поступил с впечатляющей выборкой главарей «Власти хуту», содержавшихся под стражей. Но вскоре стало ясно, что у обвинителей нет ни малейшего намерения довести до суда более чем пару десятков дел. Это лишь усугубило в Кигали ощущение, что суд ООН не намерен служить национальным интересам Руанды, поскольку сложившаяся ситуация явно намекала широкому большинству беглых
Самое большое число наиболее разыскиваемых в Руанде преступников осели в Заире и Кении — государствах, чьи скандально прославленные своей коррумпированностью президенты, Мобуту Сесе Секо и Даниэль арап Мои, были закадычными друзьями Хабьяриманы и привечали его вдову, мадам Агату, в своих дворцах. Мобуту звал Хабьяриману своим «младшим братом», и останки убитого руандийского президента, которые доставили через границу во время массового бегства в Гому, были захоронены в мавзолее на территории главного поместья Мобуту. Когда я спросил Оноре Ракотоманану, мадагаскарца, который возглавлял коллектив прокуроров ООН в Руанде, каким образом он рассчитывает выносить приговор любому из тех обвиняемых, которые находятся в Заире или Кении, он сказал: «Есть международные договоры, которые подписывали эти страны». Но за почти два года, которые прошли до его увольнения в 1997 г., Ракотоманана так и не удосужился послать хотя бы одного следователя в Заир. Тем временем в октябре 1995 г. президент Кении Мои резко высмеял этот трибунал как «бессистемный процесс» и объявил: «Я не позволю никому из них проникнуть в Кению, чтобы передавать повестки в суд и искать здесь людей. Ни в коем случае! Если кто-то из таких личностей сюда приедет, он будет арестован. Мы должны уважать себя. Мы не позволим себя изводить».
Наблюдая, как сообщество африканских «сильных мира сего», связанных давней дружбой, встает на защиту своих, Кагаме говорил об «ощущении предательства, даже со стороны наших африканских братьев», и зловеще добавлял:
— Мы напомним им, что то, что произошло здесь, может произойти и в другом месте — это может произойти и в других странах, — и тогда, я уверен, они прибегут к нам. Это может случиться завтра. Такое уже случалось, и это может случиться снова.
Даже когда лидеры геноцида в конце концов представали перед трибуналом, оставалась проблема: ООН запретила суду рекомендовать смертные приговоры. Нацистам в Нюрнберге и японским военным преступникам в Токио после Второй мировой войны выносили смертные приговоры. Неужели преступления, совершенные против человечества в Руанде, были меньшим проступком, чем те, что привели к созданию конвенции по геноциду? По словам Кагаме, когда Руанда высказала свое мнение, что трибуналу следовало бы выносить смертные приговоры из уважения к законодательству Руанды, ООН посоветовала Руанде отменить смертные приговоры у себя дома. Кагаме назвал этот ответ «циничным».
— Руандийский народ знает, что это — то же самое международное сообщество, которое стояло в сторонке и наблюдало, как их убивают, — говорил Джеральд Гахима.
А его коллега по РПФ Тито Рутеремара, отмечая, что руандийцы, осужденные трибуналом, должны были отбывать свои приговоры в Скандинавии, сказал мне:
— Это не вписывается в наше представление о правосудии — чтобы авторы руандийского геноцида сидели в шведской тюрьме с полным обслуживанием и смотрели телевизор.
Как выяснилось, даже те лидеры «Власти хуту», что оказались под стражей в Аруше, считали круассаны, которые им регулярно подавали к завтраку, слишком масляными. Спустя некоторое время пленники трибунала подали протест, требуя на завтрак привычное руандийское блюдо — жидкую кашу.
Глава 17
— Мне кажется, — сказал полковник РПФ, — в вашей стране много юмористов.
Мы сидели у него на веранде прохладным вечером с моросящим дождем, характерным для руандийского центрального холмистого плато, пили пиво и виски и закусывали вареным картофелем и шашлыками из козлятины. Полковник зубами стащил с шампура кусочек мяса. Некоторое время жевал его, потом сказал:
— Как я понимаю, многие из этих американских юмористов — чернокожие. Как вы думаете, почему бы это?