Мой вечер тих. Невидимых ветвейНевнятный шорох следует за мною,Воспоминанья робкий соловейВполголоса томится за спиною.Я не вздохну. Неосторожный жестНарушит, может быть, очарованье, —Офелия, как много в мире мест,Где назначают призраку свиданье.Меж двух домов беззвездная река,В ней грозный факел отражен тревожно,А ты плывешь, как облако легка,Как водоросль слаба и невозможна.О, ты плывешь, в бессмертье заперта,За четырьмя замками иль веками, —Лишь с фонарей венчальная фатаЛетит в лицо туманными клоками.Поет тростник на темном берегу,Дает сигнал к отплытию, и скороЯ дымную звезду мою зажгуНад рухнувшей твердыней Эльсинора —И вот сосед, мечтательно жуя,Проветриться выходит после чаю.— Да, это ночь, — он говорит, и я— Да, это ночь, — как эхо отвечаю.
1953
Десятый круг
— И я сошел безмолвно и угрюмоВ десятый круг. Там не было огней,Был воздух чист. Лишь где-то меж камнейМертво блуждали шорохи и шумы.Вотще смотрел я напряженным взоромПо сторонам, — ни крючьев, ни смолыЯ не нашел в прохладном царстве мглы.Здесь ад казался просто коридором.Под сводами готическими строгоКлубился мрак. Искусная резьбаВенчала медь граненого столба,Давившего в железный брус порога.Но, отойдя подальше в глубину,Заметил я во впадинах гранитаКвадратные окованные плиты.То были двери, — я нажал одну.Учтивый бес помог мне неохотно,Робел ли он? Не знаю. ТяжелоПлита осела. Бледное стеклоВысокий вход затягивало плотно.Как в зеркале предстали предо мнойДве плоскости, — паркет оледенелыйИ потолок, однообразно белый, —Два зеркала с потухшей глубиной.В потоке жидком неживого светаТам чья-то тень, похожая на сон,Брела понуро. — Тише, это он, —Шепнул мне бес, и я узнал Поэта.Затерянный в жестокой тишине,Он бредил вслух божественным размером,Но на челе его, как пепел сером,Жар музыки чумой казался мне.Порой как будто рядом проплывалаДругая тень. Тогда его рукаВздымалась бурно, нежная строкаЗвенела четким голосом металла.Но нет, но нет. Невидимые стеныНа горизонте замыкали круг,Здесь умирал без эха каждый звук,И были все созвучия — мгновенны.Его стихи струились в пустоту,Легко скользя по чертежу паркета, —Когда же грань насквозь была пропета,Она молчаньем жалила пяту.Так он бродил, без цели и отрады,Не услаждая слуха ничьего,И распадалось творчество егоНа ребусы немые и шарады.И понял я. И тайно содрогнулся,Прижался к бесу в страхе и тоске.Он запечатал скважину в замке,Поморщился и криво улыбнулся.