Мы жили тогда на планете другой…[Том 1]

Один осенний первый желтый лист
Овалом малым своего объема
Пропел глазам, что кончен праздник грома,
Что Молнецвет уж больше не огнист.

   Отцвел цветок небесный. Воздух чист.

   И ласточки, садясь на кровлю дома,
   Поют, что им и Африка знакома,
   И Океан, и в крыльях бури — свист.

Конец всему, что кратко в жизни вольной,

Что любит, что целуется, поет,
А длинному как мгла ночей — черед.

   Опустошенный мир — тоске раздольной.

   Вожак-журавль, свой клюв стремя вперед,
   Повел сквозь синь свой табор треугольный.

1923

Под солнцем

Под Солнцем пламенным, над влагой темно-синей,
Небесным золотом согрет и озарен,
Я слышу Океан как сонмы веретен,
Я вижу пряжу волн с игрой внезапных линий.

   Тоска изгнания, весь крестный путь пустыней,

   Вдруг превращается в цветущий гудом лен,
   Мгновенный снег валов — как белизна знамен,
   Мечта — лампада мне непозабытых скиний.

Морские пропасти глубинней всех земных.

Непобедимый смерч — вся ярость духа злого.
Здесь Хаос в реве мнит, что он всему основа.

   Но миг спокойствия, благоговейно-тих,

   Мне четко говорит: «В начале было Слово».
   Земля есть Солнечный, пропетый Морем стих.

1923

Здесь и там

Здесь гулкий Париж и повторны погудки,
Хотя и на новый, но ведомый лад.

   А там на черте бочагов — незабудки,

   И в чаще — давнишний алкаемый клад.

Здесь вихри и рокоты слова и славы,

Но душами правит летучая мышь.

   Там в пряном цветенье болотные травы,

   Безбрежное поле, бездонная тишь.

Здесь в близком и в точном — расчисленный разум,

Чуть глянут провалы, он шепчет: «Засыпь».

   Там стебли дурмана с их ядом и сглазом,

   И стонет в болотах зловещая выпь.

Здесь вежливо холодны к Бесу и к Богу,

И путь по земным направляют звездам.

   Молю тебя, Вышний, построй мне дорогу,

   Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом там.

1929

Судьба