Мысли с философского форума. Книга - 3(СИ)

ких!" И, как ни удивительно, будете не совсем правы. Ибо, хотя чудо несовместимо ни с обыден -ным здравым смыслом, ни с целой структурой естественно-научного знания, и вполне соответственно, подавляющее большинство культур и народов, попавших в переделку цивилизационного кризиса, погибли или были ассимилированы (по меньшей мере, культурно) соседями, как и "было им положено", - исключительное меньшинство совершили чудо. Из коих самое яркое - в мнении европейцев - так и назвали: "греческое чудо". И все чаще, преодолевая европоцентризм, историки говорят о "китайском чуде", "индийском чуде", "палестин -ском чуде" - и иных, меньших, чудесах. И чем страшней бывал в данной культуре кризис, тем - если конечно он не приканчивал её нацело - ярче оказывалось последующее чудо. Это на заметку тем, кто не устает проливать слезы над разбитым корытом "России, которую мы потеряли" (очень разная то была Россия, где величайшие вершины мировой культуры соседствовали с трясинами дикости и пустынями нигилизма, и вряд ли в силах человеческих было её спасти) - вместо того, чтобы с верой трудиться для России будущего. Ибо, как констатирует социология развития, будущее куда менее определяется про шлым, чем нашими установками относительно будущего. Но, пока будущее еще только готовилось придти в погибавшую Элладу, Биант оставался архиправ, и горькая его правда стала одним из компонентов того лекарства, что исцелило страну и возродило её для лучшей жизни. Запомним это, и вернёмся к проблемам отечества. Подобно прочим славян-ским странам, но, может быть, более их всех, Россия никогда не успевала выковать прочную культурную традицию, где, обратно Бианту, "лучших везде большинство", поскольку в её (прочной традиции, а не России) условиях средние и даже большинство худших искренне принимают модели поведения лучших, как свои (откуда, например, знаменитая честность большинства немцев). История славянства - череда бурных, но кратких расцветов, сменяющихся застоями, упадками, смутными временами - и новыми пышными, но хрупкими цветениями. "В какую варварскую страну ты меня послал!" - печалуется Анна Ярославна, королева Франции и одна из самых образованных личностей своего времени, в письме к отцу, Ярославу Мудрому. Франция уже самая передовая и динамичная страна Запада. Увы, только Запада. До Руси, судя по мрачным подробностям письма, ей страшно далеко. На дворе первая половина Хl века. Русской государственности - если считать от "призвания варягов" - нет и двух веков. От крещения Руси Владимиром - около полувека (в коем, кстати, население Руси более, чем удвоилось)... Был ли слаб умом народ, совершив -ший тот культурный взрыв?.. Но... Судьба поставила нас на перекресток целой Евразии. На нас сошлись все её самые мощные культурные и варварские - влияния. Всё это следовало, хочешь, не хочешь, переваривать здесь и сейчас - и никогда не доставало времени (о чем писал уже Григорий Померанц), ибо влияния те чередовались в направлении и силе, - а мы... А нашим лучшим умам и душам словно мало было забот - им всегда больше всех было надо! Не смущаясь ни естественной бедностью страны, находящейся в зоне повышенного земледельче -ского риска, ни её крайней стратегической уязвимостью, они желали - и требовали от себя - последних высот во всем: в святости, в мудрости, в добре и красоте - и в Правде на земле - никак не меньше! И, что удивительно, периодами немалого из того добивались... Ненадолго... Могли ли тянуться за ними хотя бы средние? Не говоря о худших? "Конечно, нет! Да ведь это арифметика!" - воскликнул бы герой Достоевского. Могла ли установиться прочно традиция, требовавшая крайнего напряжения сил лучших и строившаяся на непомерно суженной общественной базе - даже и в идеальных внешних условиях, каковых и близко не было в нашем вечно беспокойном регионе? Конечно, не могла. И не то странно, что она то и дело рвалась. Странно и чудесно, что при всех описанных невозможностях нормального развития русская традиция, обозреваемая с высоты тысячелетия, хранит упорную верность себе в поиске последней и высшей Правды, как бы ни менялись формы и идеологии этого поиска. И ещё чудесней, как много из того поиска проникло - "вопреки арифметике" - в толщу целого нашего народа (кто пожил-походил по русским деревням, как автор в детстве и юности, знает, о чём речь; прочим могут помочь писатели-деревенщики). При всех чертах мутного варварства, мы пара - доксальнейшим образом даже сейчас - в одной из самых низких точек нашего исторического бытия - остаёмся самым человечным народом на земле (пусть фыркают господа западники в культурнейших кругах Запада это просто трюизм, да и в культурных кругах всего остального мира давно не новость!). Как заметил Бердяев,

105