Мыслить как Толстой и Витгенштейн. Искусство, эмоции и выражение

Аналогия с навыками предполагает аналогичную линию рассуждений относительно перцептуальности нравственных эмоций: владение нравственной чувствительностью одновременно позволяет человеку видеть, что нужно делать, и побуждает его к этому действию. Высоконравственный человек – это человек, чьи нравственно-эмоциональные реакции «правильным» образом настроены на ситуацию, так что он действует правильно с нравственной точки зрения. Так, добрый человек видит, что от него требуется в данной конкретной ситуации, и обладает мотивацией поступить именно так без эксплицитных размышлений о кодексах, нормах или правилах.

Неотъемлемой частью такого объяснения нравственных эмоций должно быть положение о том, что отношение человека к этическим ситуациям зависит не от универсальных объективных правил, а от его нравственного воспитания, проходившего в виде процесса привыкания. Как пишет Макдауэлл, «в процессе нравственного воспитания человек учится не вести себя в соответствии с правилами этикета, а видеть ситуации в особом свете, как руководства к действию» [McDowell 1998: 85].

Этот особый способ видения, свойственный высоконравственному человеку, больше напоминает навык, чем набор убеждений. Обладать этим навыком – чувствительностью, присущей высокой нравственности, – значит обладать одновременно способностью видеть, что нужно делать, и мотивацией делать именно это[255]. Человека можно обучить восприимчивости к фонемам родного языка или к тонкой мимике, выражающей удивление, страх или изумление – точно так же и высоконравственный человек привычен к восприятию подлежащих оценке свойств поступков, людей и ситуаций. Более когнитивно заостренные эмоциональные реакции поддаются также рациональному осмыслению. Если эмоциональные реакции раскрывают оценочные качества мира как второй природы, то что происходит при столкновении «вторых природ»? Макдауэлл дает следующий ответ:

Не только добродетель, но и любая вторая природа соответствующего свойства будет восприниматься ее носителем как открывающая ему глаза на причины для действия. Отличительной чертой добродетели, с точки зрения Аристотеля, является то, что причины, которые вычленяет для себя добродетельный человек, действительно являются причинами; добродетельный человек хорошо разбирается в таких вещах [McDowell 1998: 189].

С эпистемологической точки зрения в эпоху мультикультурализма это может показаться безнадежно своекорыстным, но то, что отрицает Макдауэлл, – это возможность внешнего, несубъективного обоснования оправданности действий, когда эмоциональный отклик обнаруживает их подлинную причину: «необходимый анализ не включает в себя выход за пределы точки зрения, конституируемой этической чувствительностью», – напротив, подлинность оснований для действия, распознаваемых нашей чувствительностью, «подтверждается соответствующим образом мышления» [McDowell 1998: 162–163]. Учитывая предположение, что нравственная отзывчивость – это навык, один из способов преобразования или усовершенствования этого навыка – прибегнуть к помощи эксперта, который может посредством тренировки и обучения укрепить нравственно-перцептивный навык новичка, помочь ему «увидеть чувством» (то есть эмоционально отреагировать уместным или должным образом) правильный для данной ситуации поступок. Те произведения искусства, которые расхваливает Толстой, могут играть роль таких «экспертов», приучая людей к этическому знанию (то есть знанию, что нужно делать, и побуждению к этим действиям), описывая людей, действия и ситуации на языке (вербальном, визуальном или музыкальном), несущем аффективную нагрузку, вызывающем эмоциональные реакции и одновременно соотносящем эти реакции с тонкими описаниями нравственно значимых качеств личности, действия или ситуации.